– Ну, будем здоровы. – Она чокнулась со всеми кружкой.
Кто-то достал мешочек с табаком, пустил по рукам. Джинти принялась облизывать клочки папиросной бумаги и осторожно высыпать на них тоненькой струйкой золотистый табак.
– Уберите это! – сказала Агнес, видя возможность отблагодарить их за водку. Она залезла в глубокий карман норковой шубки, вытащила пачку «Кенситас».
Брайди посмотрела на глянцевую золотистую пачку, на золотистую зажигалку.
– Господи Иисусе, да сюда к нам королева английская переехала.
– Разница заметная, когда тебе не приходится выковыривать табачок из зубов, – согласилась Джинти.
Женщины взяли по сигарете, закурили. Они все делали долгие жадные затяжки, молча наслаждались вкусом. Сигареты они держали, зажав их большим и указательным пальцами, как дети держат духовую трубку для стрельбы горохом. Они разглядывали Агнес, ее наманикюренные ногти, пляшущие перед ее лицом, как рой божьих коровок. Сигарету она держала между тонкими пальцами, затяжки делала неглубокие, тогда как они втягивали внутрь щеки. Потом она подняла другую руку и сделала несколько жадных глотков из кружки.
– Ты откуда будешь? – спросила Джинти, протягивая руку, чтобы потрогать ее изумрудные сережки.
– Где родилась? В Джермистоне. Но я думаю, если по большому счету, то вообще-то я много где пожила по всему Ист-Энду
[47].
– По всему Ист-Энду? – повторила Брайди, глубокомысленно кивая. – Значит, ты добрая католичка. А что тебя привело в наш закуток?
Агнес задумалась на секунду.
– Моему мужику сказали, что тут хорошее место для жилья, безопасное для моих детишек. – Она помолчала. – И соседи хорошие.
– Ой-ой, – проговорила Брайди со смехом. – Тут не Бутлинс
[48], но хорошо тут было в старые времена. Шахта уже, считай, померла. Тут почти больше ни для кого работы нет. С каждым годом все больше мужиков остается дома. Дрочат от нечего делать целыми днями.
– У одной парочки все еще есть работа. В основном ямы заделывают, чтобы детишки туда не падали, – добавила Норин. – Новые несчастные случаи никому не нужны.
– Несчастные случаи? – переспросила Агнес.
– Тут, понимаешь, всегда проходил газоносный пласт. Они прежде метан-то откачивали, чтобы можно было работать. И заметь: мужики про это знали, они знали, что нарушают правила, и помалкивали, но в один прекрасный день все это на них рухнуло, завалило бедняг. Обрушилось подчистую. Взрыв был, сгорели все. Несколько малышей без папаш остались. – Джинти не отрывала глаз от сережек Агнес. – Многие женщины овдовели.
Они повернулись в сторону дома, который принадлежал женщине с лицом, напоминающим череп. Брайди вздохнула.
– Не обижайся на Коллин Макавенни. Лаять-то она лает, но не кусается.
– Она тоже твоя родня?
– Ну вообще да, но не по крови. Она просто боится за своего Джеймси. Когда-то был симпатичным парнем. Стволовым работал, крупный такой был, здоровый, опускал их в шахту, наверх поднимал на клети. Обгорел на этой шахте – на плече и на шее сбоку совсем кожу потерял. Красный стал, как солнечный ожог в июле. – Женщины склонили головы, словно отдавая дань уважения. – Но все равно красавцем остался.
– А скажи, куда это твой мужик умотал с шикарными красными такими чемоданами? – спросила вдруг Джинти.
– Он таксист, иногда ему нужно свое барахло с собой таскать, – Ложь была шита белыми нитками. – Он в ночную смену работает.
Джинти втянула воздух сквозь зубы. Она дружески коснулась руки Агнес.
– Мы не вчера родились, детка. Мне так показалось, что он уезжает наподольше.
Брайди махнула сигаретой на Джинти.
– Ай, не слушай ее. Не опускайся до ее уровня. Мы только хотим сказать, что у нас у всех есть мужики и у нас у всех проблемы с мужиками.
Женщины сочувственно выпускали облачка дыма в воздух.
– Как ты будешь кормиться, если он не вернется?
Мысли о деньгах не выходили у нее из головы, заботы грызли ее сердце.
– Не знаю.
Женщины переглянулись. Первой заговорила Брайди.
– Тебе нужно будет просить дотации. В понедельник утром сходи в контору. Скажи им, тебе нужно пособие по инвалидности, иначе тебе каждый четверг придется ходить за пособием по безработице.
– А меня они признают инвалидом?
– Не беспокойся, детка. Они раз только посмотрят на твой адрес – им больше и не нужно ничего. Ты только оглядись. – Брайди махнула рукой в сторону пустой улицы. – Тут вряд ли появятся новые рабочие места. Инвалидность – это наш единственный клуб, а по понедельникам у нас клубный день.
Агнес снова подняла кружку с водкой, уставилась на тусклые облачка в ней. В чай, вероятно, добавили много молока.
Брайди с улыбкой наполнила ее кружку до краев.
– Я сразу заприметила, что тебя хлебом не корми – выпить дай. – Она сделала затяжку. – Как тока тебя увидела, так сразу и поняла. Они все решили, что ты такая зазнайка, вся в блестки разодета, этакая городская куколка. Но я-то тебя сразу просекла. Я огорчение за милю чую, а то, что ты выпить не дура, у тебя на лице написано.
Женщины закивали и закаркали, как стая ворон. Агнес замерла с кружкой у рта.
– Ты пьешь что ни попадя и все подряд? – спросила Брайди.
– Что-что? – сказала Агнес, опуская кружку.
– У тебя это сильно серьезная проблема? – уточнила Брайди.
– У меня нет никаких проблем.
– Послушай, детка. Ты стоишь здесь, пьешь водку на улице. У тебя не будет никаких проблем с оформлением инвалидности.
– У тебя тоже кружка с водкой, – оскорбленным тоном сказала Агнес.
Женщины надулись, наклонили к ней свои кружки в оранжевом свете уличного фонаря. В каждой кружке она увидела белую молочную пленочку.
– Нет, детка, мы пьем остывший ссаный чаек, – недовольно сказала Брайди. – Только ты лакаешь водку, словно воду из-под крана.
Лицо Агнес побагровело. Женщины сочувственно улыбались, плотно сжав губы. Их зрачки, прикрытые веками, казались черными в оранжевом свете фонаря. Агнес посмотрела в кружку и выплеснула остатки водки себе в глотку.
Брайди подняла руку.
– Послушай. «Живи одним днем»
[49] – знаю я всю эту херню. У меня у самой была проблемка. Шесть ртов и муж без работы? Можешь не сомневаться – выпивала я. – Она бросила окурок в грязь и раздавила его подошвой сандалии. – Но мои отключки в конечном счете достали меня. Я просыпалась каждый день и первые пять минут вообще не соображала, где я и что я, не могла вспомнить, кто что говорил и кому, с каким ублюдком я подралась. Прихожу на кухню раздобыть чайку, а на меня все смотрят как-то искоса. Потом присмотришься, а у одного из них синяк под глазом. Потом подходишь к зеркалу, и у тебя на морде синяк, и все такое. – Все женщины сочувственно закивали. Никто не засмеялся.
