Не вытираясь, она в мокром халате принялась рыскать по дому в поисках чего-нибудь, что можно было бы заложить. При свете дня все казалось дешевым и бесполезным. Она покрутила в руках все фарфоровые безделушки «Каподимонте»
[54], попыталась даже поднять черно-белый телевизор, но поняла, что ей никогда не донести его до города пешком. Она зашла в спальню, вспомнив о своих драгоценностях, обо всех необычных вещицах, лежавших в старой сумочке-копилке: кладдахских колечках
[55], подаренных ей матерью, медальоне ее бабушки, крестильном браслете Кэтрин. Преодолевая себя, она вернула сумочку в ящик.
Она воровато скосила глаза на тяжелый инструментальный ящик Лика. Толкнула его ногой. Ящик оказался пустым – Лик все инструменты унес на стройку. Он забрал все, включая и то, что ему наверняка не понадобится. Он выучил урок, когда ее в прошлый раз обуял ломбардный зуд. Агнес поскребла ладонь. Она лягнула пустой ящик и направилась к гардеробу Кэтрин. Удивилась тому, что в нем почти ничего нет, словно Кэтрин была постояльцем, который не обжился на новом месте. Она покрутила в руке замшевые сапожки на высоком каблуке, но их уже давно погубили дождь и грязь.
Теряя надежду, она открыла небольшой бельевой шкаф с хорошими полотенцами. Там в мешке для мусора лежала ее старомодная норковая шубка, которую она купила на кредит, взятый Бренданом Макгоуэном. Она вытащила из шкафа полиэтиленовый мешок и запустила пальцы в пушистый мех. На ощупь – чистые деньги.
Не прошло и часа, как она, причесанная, в длинной норковой шубке шагала по главной дороге – до Падди-маркета ей предстояло пройти не одну милю. Она шла против движения с высоко поднятой головой, понимающе улыбаясь. Мелкие камушки забивались в ее босоножки на высоком каблуке, как пляжный песок. Она шла с прямой спиной, делая вид, что ей нравится, когда воздушный поток от встречных машин треплет ее волосы, и старалась не замечать мелкий гравий между пальцев на ногах. Водители, проезжающие мимо, замедляли ход при виде такого необычного зрелища. Ее лицо горело от летящего на нее песка и от стыда, но она продолжала идти, высоко держа голову. Она чувствовала, что со стороны, вероятно, кажется сумасшедшей.
Каждый раз, подходя к остановке, она притормаживала, словно в ожидании автобуса, демонстративно смотрела на наручные часы, которых у нее не было. Потом ждала, когда автомобильный поток немного спадет, и шла до следующей остановки. В голове у нее стучало, в груди жгло. Примерно в четырех милях от поселка около Агнес притормозил автобус, чтобы подобрать ее. Смотря в другую сторону, она вытащила руку из кармана шубки и махнула – мол, проезжай, мне ничего не требуется, а шахтерские жены тем временем смотрели на нее из окон, разинув рты.
Когда она добралась до окраины города, заморосил дождь. Поначалу крохотные капли повисали на мехе ее шубки и сверкали, как лак для волос. Агнес устала от ходьбы на шпильках, но, пересекая узкие улочки района, где жила с первым мужем, она ускорила шаг из страха встретить кого-нибудь из прежних знакомых.
Дождь, поморосив, перешел в ливень, и вскоре промокшая шубка хлестала ее по голым ногам, как хвост мокрой собаки. Она забежала в подъезд жилого дома и теперь смотрела оттуда, как автобусы окатывают тротуар грязными волнами из луж. На мгновение она пожалела, что ушла от доброго католика.
По ее щекам стекала черная тушь. У нее в кармане лежал кусок туалетной бумаги, и она, сложив его так, чтобы пятна блевотины оставались внутри, отерла подтеки под глазами. Шуба промокла, и мех свалялся там, где собралась и впиталась вода. Она вытащила по фигурке балерины из каждого кармана и принялась досуха оттирать их фарфоровые лица.
По другую сторону улицы стояло длинное серое здание. Слева располагалось что-то вроде ремонтной мастерской таксопарка, вокруг, словно кости динозавров, лежали детали разбитых черных такси и микроавтобусов, а где-то в глубине играло радио. За площадкой находился маленький офис, и Агнес сквозь грязное стекло видела стены с полками, на которых лежали ремни вентиляторов, ступичные колпаки, банки со смазкой, бутыли моторного масла. Эта мастерская предназначалась для обслуживания и ремонта своих – служебных – машин, а не случайных с улицы. Тут не было ни сэндвичей в упаковках, ни карт с достопримечательностями.
Когда Агнес вошла внутрь, зазвонил колокольчик. С Агнес успела натечь целая лужа, когда на звонок вышел человек в спецовке, рыжеволосый, коренастый и плосколицый, с головой, посаженной прямо на плечи, словно шея была ненужной роскошью. Он оторвал взгляд от своих грязных рук и удивился, увидев перед собой красивую даму в шубе.
– Извините, бога ради, что беспокою вас, – начала Агнес своим лучшим милнгевийским
[56] произношением. – Но я попала под дождь и подумала, может быть, тут есть туалет, которым я могла бы воспользоваться. Вы меня понимаете. Немного привести себя в порядок. – Она показала на мокрую шубку.
– Ну… – Он потер щетину. – Вообще-то он не для клиентов.
Агнес провела рукой по меху – с него скатились большие капли воды.
– Ну извините, – сказала она, опустив глаза на грязный пол.
Он разглядывал ее с полминуты, потом, почесав свою мощную руку, изрек:
– Но вы, кажись, и не клиент, так что, думаю, ничего, сойдет.
Он повел ее через мастерскую. Машины, стоявшие тут, пребывали в плачевном состоянии, а она на шпильках с трудом шла по полу с масляными лужами. Она видела, как капли воды с ее шубки утекают, словно слезки, упав на цемент, покрытый масляной пленкой.
– Э… подождите здесь чуток, – сказал человек. Он нервно поспешил за тонкую красную дверь. Она услышала шипение освежителя воздуха, а минуту спустя он появился со скрученными журналами и газетами, которые прижимал к себе рукой. – Он такой – без изысков, но вы найдете все, что вам нужно.
Он придержал для нее дверь, и она, проходя, увидела, как у него из-под мышки ей нагло подмигивает блондинка с большими сиськами.
Агнес вошла в грязный туалет и плотно закрыла дверь. Она долго стояла, рассматривая в зеркале оплывшую физиономию старой шлюхи. Автоматической сушилки в туалете не было, поэтому она оторвала кусок бумажного полотенца и принялась отжимать мех, прикладывая к нему полотенце, как это делают, когда проливают что-то на ковер. Но сколько бы она ни отжимала, в шубке оставалось еще море воды.
