– Ваша Коллин дома? – спросила она.
Джеймси настороженно оглядел ее. Его глаза остановились на ее джемпере с глубоким вырезом.
– Пустое это дело – обманывать обманщика, – без обиняков сказал он. – Вы чего хотите?
Агнес опустила глаза. Руки у него были грубые и мозолистые.
– Я хотела попросить вас об одной услуге.
– Ааа, вот как. – Теперь он улыбался, как улыбались мужчины, которых она знала. Его острые зубы были направлены внутрь, как у акулы.
– Я голову сломала, – сказала она. – У меня проблемы с моим мальчиком. С младшим.
Его лицо снова окаменело. Он разглядывал ее тело.
– Это да, что-то с ним не так. Вы за ним присматривайте. Слишком уж много о себе воображает. Я видел, он на днях скакал через веревочку. Это нужно пресекать в зародыше.
– Я поэтому и пришла. – Агнес сложила руки перед собой, но он не сводил глаз с ее груди.
– Вы хотите, чтобы мои ребятки его поколотили чуток?
– Нет!
– Такая мальчуковая поколотушка. Закалит его маленько.
– Нет. Это не его вина. Трудно расти без мужчины в доме.
– А что Лик? – Чумазый мужик задумался над собственным вопросом на секунду, но его скривившиеся губы говорили, что он невысокого мнения и о ее старшем. – Так какого хера вам от меня тогда нужно?
– Я просто вижу, какие чудеса вы творите с вашими мальчиками, – вырвалось у нее.
В этом человеке не было жалости. Его суровость, даже по отношению к собственным чадам, была в поселке притчей во языцех.
– Ну и что вы от меня-то хотите?
– Я подумала, может, я дам вам пару фунтов, а вы его возьмете в следующий раз на рыбалку. Или поучите пинать мяч?
По тому, как напряженно задвигались мышцы его лица, она решила, что он размышляет над ее предложением.
– Агнес, мне не нужны ваши деньги.
Агнес почувствовала себя идиоткой. Ей захотелось вернуться к своему пиву, чтобы залить злость и смущение.
– Да. Конечно. Извините, что побеспокоила вас. Я просто подумала. Забудьте об этом.
Она распрямила спину, готовясь перенести свой стыд на другую сторону дороги.
– Постойте. Я же не говорю, что вы ничего не можете сделать для меня.
Большой Джеймси улыбнулся, обнажил свои похожие на ножи зубы. Он сунул руку в масле под грязную жилетку. Провел ладонью по мясистому животу.
После этого с ней долго оставался запах смазки и моторного масла. Его член оказался значительно темнее его тела, словно он его испачкал или, понадеялась она, словно тот затвердел и обесцветился от чрезмерного использования. Он был темный, как куриные окорочка, и ей показалось странным, что он не стал медовым, как остальное тело.
Джеймси был еще тверд, когда застегивал ширинку и ставил Агнес на ноги. Все закончилось очень быстро, и он выпроводил ее из дома Коллин, весь из себя заискивающий и опозоренный. Он действовал как жалкий неудачник, как клиент, который сожалеет, что сделал покупку, но не может вернуть ее продавцу. Он ворчливо сказал, что возьмет ее ребенка в это воскресенье, они будут удить рыбу на канале, в котором полно мусора и щук.
Поначалу Шагги отшатнулся и посмотрел на нее так, будто никогда не слышал идеи хуже. Она тем вечером плакала в ванной, стараясь смыть масло с кожи и чувствуя себя идиоткой. Шагги слышал ее – она в слезах сидела в холодной воде. Она теперь по большей части была трезва, и для него это в лучшую сторону отличалось от ее пьяного «бедная я, несчастная». Он решил проявить интерес к рыбной ловле – что угодно, лишь бы она снова была счастлива.
Он стал планировать, как проведет этот день, составил список, что нужно сделать и что нужно проверить. Он спланировал перекус и одежду, решил, какие вещи положит в свой рюкзак, а какую мелочовку рассует по карманам: сэндвичи с помидорами, игрушечный робот для игры с мальчишками, маленькие пластмассовые очки и рождественский свисток с хлопушкой. Выложив все, что нужно взять, и аккуратно разложив по своим местам, он сел на край кровати, как маленькая терпеливая собачка.
После воскресного завтрака дом напротив начал оживать. Длинноногие мальчишки Макавенни выскочили из двери и принялись грузить пакеты и удочки в кузов отцовского ржавого грузовичка. Френсис принес опарышей в старом ведре из-под штукатурки и закинул его в кузов. Агнес услышала шум и свернула из коридора в спальню Шагги. Она изобразила радостное выражение на лице, посмотрев на потеющего, завернутого в целлофан сына.
– Видишь, я же тебе говорила! – произнесла она, испытывая большее облегчение, чем он.
Шагги не сводил глаз с грузовичка на другой стороне улицы. Он прикоснулся по очереди ко всем карманам водонепроницаемой куртки, как священник во время мессы.
– Я поймаю тебе самую большую в мире рыбу.
– Знаю, что поймаешь, – сказала Агнес, причмокнув.
– М… мне уже идти туда? – спросил он.
Агнес задумалась на секунду. Потом в ней заговорила гордыня.
– Нет, подожди здесь. Мистер Макавенни придет за тобой.
Большой Джеймси вышел на дорогу.
– Мне уже идти? – снова спросил Шагги.
Лик пытался выспаться этим утром. После недели физического труда он с нетерпением ждал продолжительного отдыха. Он слышал их препирательство и испустил приглушенный крик из-под простыней.
– Да иди ты уже, БОГА РАДИ!
– Нет! – Агнес шлепнула нескладную груду под простынями. – Я сказала, мистер Макавенни придет к нам.
Она смотрела, как темнокожий сосед широкими шагами идет по тропинке; толстой ногой он затолкал разбросанные по земле детали машины под стоявшую на кирпичах «кортину». Она чуть не до крови растерла большой палец, пока он переставлял пакеты в кузове, закреплял их шнуром, потом он прошел за машиной и появился на дороге.
Шагги в ожидании нервно ломал руки. Она поправила воротник его куртки.
– Слушай, будь хорошим мальчиком, веди себя с мистером Макавенни, как полагается. Делай, что он тебе скажет. Постарайся не быть для него обузой, договорились?
Она поцеловала его горячий ротик с капелькой пота, блестевшей на верхней губе.
Бугор на кровати Лика заговорил снова.
– Не утони, мудила. Я этого не переживу.
Послышался звук двигателя старой машины, что удивило их обоих. Они увидели, как это чудище слегка подпрыгнуло и накренилось, когда его сняли с ручного тормоза.
Глянув в боковое зеркало, Большой Джеймси вывел машину на дорогу. Лицо мальчика в панике исказилось. Грузовичок стоял на дороге неправильно – капотом не к выезду, а в расширявшийся, как ложка, тупик, за которым начиналось поросшее тростником болото, и у машин, заезжавших сюда, не оставалось иного выбора – только ехать до широкого места, разворачиваться там и возвращаться.
