– Джеймс Френсис Макавенни! Опять за старое! Да ты не лучше, чем какой-нибудь протестантский кобель.
Агнес замерла посредине пустой дороги. На улице дети перестали играть, беззвучно приоткрылись окна. Она знала, что женщины приглушили звук телевизоров и вздрогнули за своими занавесками.
– Чё? Ну, тогда давай, побей нас. Думаешь, тут тебя сильнее нету, да? Вот приведу сюда моих братьев, и тогда посмотрим, кто здесь сильней, а? И почему я не послушалась маму? Ты грязный оранжистский ебарь.
Раздался мужской голос, произнесший что-то резкое, но неразборчивое, и Коллин завизжала еще громче:
– Я не собираюсь говорить тише. Ты нарушил обеты, а Господь никогда не прощ…
Агнес подумала, что Большой Джеймси, вероятно, ухватил жену за горло, потому что на несколько мгновений на улице воцарилась тишина. Потом голос Коллин зазвучал снова, на сей раз с меньшей яростью.
– Ты это куда собрался? Джеймс? К ней?
Большой Джеймс Макавенни выскочил из дома, футболка у него на шее была разодрана, словно Коллин цеплялась за нее. На нем все еще были болотные сапоги, в руках он держал два черных мешка для мусора, наполненных, кажется, одеждой и постельным бельем. На его лице и шее со следами старой травмы виднелись полосы солнечного ожога и свежие царапины от ногтей. Он уселся в свой грузовичок и завел двигатель.
Агнес, стоявшую посреди дороги, покачивало. Он не мог не заметить ее, пьяную, но гордую, со сжатыми в кулаки окольцованными пальцами. Он, бешено крутя ручку, опустил окно и закричал на нее, как отчаявшийся человек, потерявшийся в большом городе:
– Тебе какого хуя надо, Блядища? – Последнее слово он произнес так, будто оно было ее именем. – Пришла косточки обгладывать? Не поспешила ли? Мясу сначала остыть надо.
После этого машина с ревом покатила прочь. Когда он добрался до тупика и развернулся, из двери с безумным видом выскочила Коллин.
– Джеймс! Джеймси!
Агнес на нетвердых ногах вернулась на обочину. Джеймси намеренно вильнул и едва не задел ее задним колесом. Над дорогой повисло привычное облако сажи.
Агнес, мигая, смотрела на противоположную сторону, но Коллин не хватило душевного спокойствия, чтобы взглянуть на соседку. На ее худом лице застыло выражение ярости и пустоты, живое и мертвое одновременно. Ноги у нее разъехались, она рухнула на асфальт да так и осталась лежать в пыли.
Агнес посмотрела по сторонам, как человек, который хочет украдкой пнуть лежащего или убежать с места аварии. Она не могла сказать, какое желание преобладало.
Слабый ветерок шевелил занавески, но никто не пришел на помощь – ни родня, ни другие женщины Питхеда. В окне вырисовывались силуэты четырех оставшихся детей Макавенни, они выстроились по росту, как маленькие матрешки. У всех были одинаковые красивые и грустные лица. Она когда-нибудь возьмет и искупает их всех в хорошей горячей ванне, чтобы как следует досадить Коллин.
Со стороны водостока неслось «трык-трык», будто трещали скопившиеся на старой щетке выдираемые волосы, неприятный протяжный звук, словно от пола отрывали старый, липкий линолеум. Агнес подошла поближе к молотящей руками женщине. Полный живот лагера, пыль, мельтешение конечностей затрудняли понимание того, что она увидела. Поначалу она решила, что Коллин рвет на себе в клочья футболку, но, подойдя поближе, она увидела, что в руках у Коллин выдранные волосы. Трык-трык. Она выдирала их целыми клочьями.
Агнес обежала лежащую на земле женщину. Она сама не поняла, как опустилась в грязь на колени и своими окольцованными пальцами попыталась остановить яростные когти молодой женщины. Она всем телом прижалась к Коллин, обхватила ее руками.
– Тихо, тихо, что такое случилось? – сказала она голосом таким сочувственным, что, услышав его, сама удивилась. Ведь не помогать же она сюда пришла.
Коллин обмякла в ее руках, и Агнес осторожно разогнула руки женщины когтями к коленям. Агнес разжала кулаки Коллин, в которых оставались клочья выдранных волос, и начала вытаскивать их из тонких пальцев, словно очищала гребешок. Пустые глаза Коллин долго смотрели в землю, прежде чем она заговорила.
– Не нужно было мне на него напускаться, пока он в тяжелом положении. Я только сказала ему, что больше не могу кормить ни одного лишнего рта. – Руки Коллин дрожали. – После закрытия шахты он мне ноги раздвигал что днем, что ночью, как мальчишка, у которого внутри все горит. А он никогда не заморачивался такими глупостями, как вовремя вытащить своего торчуна.
Агнес уставилась на проплешины в голове Коллин – на разодранной коже уже оседала пыль.
– Пять ребятишек – вполне хватит для любой женщины.
Коллин фыркнула.
– Будь у него сотня баб, он бы их всех обслужил. Но я просто подумала, иди-ка ты в жопу, Макавенни, и, чтобы ему насолить, закрыла лавочку.
Коллин снова начала плакать. Слезы полились ручьями, словно внутри у нее сорвало кран. Они стекали на ее костлявый нос, капали на подбородок. Коллин перевела взгляд на Агнес и посмотрела на нее так, словно видела впервые.
– Наверно, тогда он и начал трахать все, что шевелится.
Агнес была в замешательстве. Она бы любой женщине сказала, что время лечит, хотя и знала, что никуда боль не денется, а так и будет терзать тебя всю жизнь. Она не стала лить этот бальзам на душу Коллин. Ей пришло в голову, что они теперь на равных, и ей нечего стыдиться того, что у нее поднялось настроение, когда она узнала плохие новости про Коллин. Она прикусила губу, чтобы не ухмыльнуться.
Теперь шахтерские жены появились на улице. Родственники и жены родственников нервно выхаживали вокруг нее, словно Коллин превратилась в зверя, а они не знали, с какой стороны к нему приблизиться.
– Она заявилась ко мне, словно ангел небесный. Со своими солнцезащитными очками. Сказала, что ее зовут Элейн. Спросила, не могла бы она переговорить со мной приватно. Я думала, что она притащила каталог и хочет всучить мне какую-нибудь фигню для детишек на Рождество.
Здесь Коллин испустила стон. Она раскрыла кулак и ухватила себя за подол юбки. Одним рывком она разорвала ткань от подола до самого живота. После этого она снова без сил упала на землю.
– Ради всего святого. – Агнес ухватила разодранную ткань и прикрыла срам. На Коллин не было нижнего белья, пушок ее лобковых волос производил неизгладимое впечатление на фоне землистой кожи живота. – Мы должны увести тебя в дом. Вставай. ВСТАВАЙ!
Агнес попыталась поднять ее, но от выпитого у нее слишком нарушилась координация. Они вдвоем рухнули в пыль, и Агнес ободрала колени. Она попыталась затащить Коллин в дом, но измученная женщина, от которой остались лишь кожа да кости, расслабила все мышцы и сползла в грязь, как непослушный ребенок. Агнес встала над ней, потея и отплевываясь.
– Ты не можешь лежать здесь так.
Коллин с закрытыми глазами провела рукой по грязной земле, словно погладила роскошные простыни. Теперь она заговорила медленнее и с большей хрипотцой.
