Собрание началось, она сидела и слушала, как за столом для почетных гостей обсуждали проблемы сегодняшней встречи, обменивались новостями и соболезнованиями. Умерла женщина – одна из друзей группы; судя по тому, что услышала Агнес, женщина умерла от пьянства. Джордж представил новичков за почетным столом и попросил их поделиться своими историями с группой. Поднялся человек заговорил с ровным глазговским акцентом.
– Привет, меня зовут Питер, и я – алкоголик.
Его взгляд затуманился, когда он рассказывал о том, как потерял всякую связь с женой, как его сыновья сначала предались пьянству, а потом подсели и на наркотики. Агнес слушала, как человек произносит уплощенные гласные, рассказывает свою историю так, словно сердится, использует короткие знакомые слова, придуманные жителями Глазго. Ей казалось, она знает его вплоть до дома, где он живет, настолько понятна ей была его манера говорить. Его перипетии не удивляли ее, а к концу его рассказа она прониклась к нему сочувствием: он никогда не сможет преодолеть наследие собственного акцента.
Они продолжали говорить, а она уплыла далеко-далеко, все ее нутро жаждало выпивки. Вдруг раздался голос.
– Вот вы. Черноволосая женщина в лиловом пальто. – Джордж показывал на нее. – Вы ничем не хотите поделиться с группой?
Агнес хотела было отрицательно покачать головой, но вместо этого ее ноги почти непроизвольно распрямились – она встала. Она делала это и прежде, десятки раз в различных ситуациях. Она посмотрела налево, потом направо, улыбнулась едва заметной улыбкой. Все лица повернулись к ней, но они казались ей какими-то неотличимыми друг от друга, невыразительными пятнами. На мгновение ее отвлекла мысль о том, что ее хорошенькое пальто помялось сзади, но она тут же, запинаясь, произнесла первые слова.
– П-привет, меня зовут Аг-Агнес. И я… Я думаю, что я. Алкоголик.
В зале раздались голоса равнодушной поддержки.
– Добро пожаловать, Агнес.
Агнес хотела было продолжить, но вдруг поняла, что все слова оставили ее. Она прошлась рукой по спине своего пальто, пытаясь разгладить складки. Если не считать чьего-то хронического кашля, в зале стояла тишина.
– Я в огне, но не горю, – раздался громкий мужской голос.
– Что вы сказали? – спросила Агнес.
– Ego sum in flammis, tamen non adolebit, – сказал Джордж. – Я горю. Но пламя не обжигает меня. Это плач святой Агнесы
[90].
– Вот что. – Она не знала, сесть ли ей и продолжать стоять.
– Никогда не было сказано ничего истиннее, да? – продолжил он, обретая уверенность, обращаясь к более широкой аудитории. – Меня охватывает пламя, но я не сгораю. Что ж, пусть эти слова станут для всех нас надеждой. Каждого из нас здесь сегодня пожирало пламя. – Он откашлялся и распростер руки, как рыночный торговец. – Не сжигала ли нас всех жажда выпить еще, не лихорадило ли нас, не мучили ли нас пот и паника, не жег ли огонь наши глотки, не горели ли наши сердца у нас в груди? – Согласный шумок прошел по рядам собравшихся. – Значит, вы получили то, чего жаждали. – Он удовлетворенно вздохнул. – Этот божественный глоток, которого вы так жаждали, и он обжег ваше нутро не хуже бензина. Как бензин, он питает демонов в вас, он сжигает вас дотла. Вы горите в огне, и все, к чему вы прикасаетесь, гибнет, все, кого вы любите, отшатываются от вас, отшатываются от огня. Сгорают деньги, сгорают семьи, сгорают карьеры, сгорают репутации, а вы продолжаете гореть, когда все это уже сгорело.
Слушатели ловили каждое его слово.
– Не могу вам передать, что я чувствовал, видя, как пламя пожирает все, что у меня было. Даже когда я пытался покончить с пьянством, стоял и криком просил о помощи, я словно все еще продолжал гореть, стоял, как великий неприкасаемый. – Собравшиеся сочувственно поохали. – Я протягивал руку, моля о помощи, но все отшатывались от меня, они чурались меня, боясь, что пламя вернется. «Не помогайте ему, – говорили они. – Он этого не стоит, – говорили они. – Он никогда не изменится. Он только и вас утащит за собой в огонь».
Красивый мужчина покачал головой. В зале теперь стояла тишина.
– И в конечном счете так оно и было, правда. Я в пламени, но я не сгораю. – Он отер слюну с уголков губ. – Вот чему нас учит святая Агнеса: и в темноте еще остается надежда.
Агнес подслеповато мигала в прокуренном зале. Она поправила полы юбки и пальто, собираясь сесть. Человек заговорил громче и показал на нее.
– И пламя – не только конец. Оно еще и начало. Потому что все, что вы уничтожили, можно восстановить. Вы можете восстать из собственного пепла.
Агнес чинно улыбнулась, она подавила в себе желание закатить глаза.
Оратор не пожалел усилий, чтобы вдохновить аудиторию. Собрание продолжалось, все пришедшие снова смотрели на сцену. Агнес испустила тихий, протяжный вздох. Вечер, казалось, только начинался.
Потом она почувствовала утешительную руку на своем плече, женскую руку, изящную и бледную, но уже с возрастными синими венами на тыльной стороне ладони. Женщина подалась вперед, чтобы прошептать несколько слов ей на ухо. Она настолько приблизилась к Агнес, что та не могла повернуть голову и посмотреть в лицо этой женщины.
– Все верно. Эти ублюдки не смогли сжечь святую Агнесу, поэтому они обезглавили бедняжку. Ебари сраные. Да?
Старуха раз хлопнула ее по плечу, потом закашлялась и откинулась на спинку своего стула.
Девятнадцать
Агнес восстала из своего пепла как раз к десятилетию Шагги. Она не брала в рот ни капли три месяца, прежде чем нанялась работать в ночную смену на заправочной станции. Она разнесла Рождество на четыре разных каталога, завалила елку подарками и заставила стол четырьмя разновидностями дичи и мяса, не имея ни малейшей надежды расплатиться за все это. Она смотрела на Лика и Шагги, которые, наевшись от пуза, полулежа смотрели телевизор, и только теперь поняла, что нужды в таких затратах сил и не было. Они были счастливы просто находиться рядом с нею, упивались ее трезвостью и тем миром, который эта трезвость принесла.
Начали приходить счета по каталогам, но, кроме денег, было и еще кое-что, заставлявшее ее искать работу. Работа помогала ей справляться с одиночеством. Помогала отвлечься, давала ей хоть какое-то дело в долгие пустые вечера. Без работы она сидела бы дома, не зная, чем занять себя, пока ее не сморит сон. Этими вечерами она главным образом думала о Шаге, о друзьях, которые перестали ей звонить, о Лиззи и Вулли, а еще о Кэтрин в Южной Африке. Ночная смена помогала ей воздерживаться от выпивки.
На заправке был маленький магазин – единственное место на мили вокруг, где продавались сигареты, фруктовое мороженое на палочке и пакетики чипсов. Заправочная станция была оазисом в пустыне. Агнес выдвигала на себя лоток, доставала несколько грязных монет, позвякивавших внутри, клала в лоток сдачу, пачки сигарет и упаковок молока и проталкивала через окошко в непробиваемом стекле. Тут была какая-никакая социализация, и она радовалась этому.
