Четыре ночи в неделю Агнес сидела за непробиваемым стеклом, уставившись в пустую темноту. Редко подъезжали такси, заправлялись дизельным топливом, некоторые просили ключи от маленького туалета с лужами на полу, другие покупали газету и холодную баночку «Айрн-Брю». Разделенные стеклом, они вели разговоры: о забастовках в Рейвенскрейге
[91], о закрытии верфей, о том общем, что было в их жизнях. Водители такси привыкли к жизни за стеклом, привыкли проводить вечера за собственными перегородками и лобовыми стеклами. Агнес привыкла к их обществу, ждала разговоров с ними.
Со временем два таксиста стали ее постоянными клиентами, некоторые приезжали в свой перерыв, и тогда они ели сэндвичи по обе стороны стекла. После ее появления здесь доходы ночной смены выросли. Некоторые водители меняли маршрут, чтобы заглянуть к ней, провести пяток минут с красивой женщиной, которая смеялась, слушая их истории, с этой куколкой, которая, казалось, всегда рада встрече с ними. Они уезжали только с появлением следующего водителя.
Иногда, если она разговаривала с кем-то из них, несколько такси могли кружить у стоянки в ожидании, когда она освободится. Они смотрели на нее, как робкие малыши на тарелку с пирожными. Она видела, как они ездят туда-сюда по пустой дороге в ожидании десяти спокойных минут рядом с ней. Они злились, если видели, что она смеется с другими водителями.
Некоторые из водителей постарше просили у нее только то, что лежало на низких полках. Для них это была игра, способ убить время. Агнес не возражала. Они рассказывали ей какие-нибудь байки, глядя, как она передвигается по маленькому магазину, собирая то, что они заказывали – сахар, крахмал. Они чувствовали себя менее одинокими, когда она наклонялась за сегодняшней газетой, они смаковали зрелище натягивающейся на ней юбки, когда она садилась на корточки, чтобы взять что-нибудь с нижней полки. Им нравился ее джемпер с низким вырезом, черные бретельки ее бюстгальтера на розовой коже. Агнес знала, какая это ужасная вещь – одиночество.
После нескольких темных зимних месяцев работы на заправочной станции Агнес стала получать подарки. Поначалу это были всякие мелочи вроде коробок с картошкой или нескольких баночек маринованного лука из магазина самообслуживания. Как-то утром ей подарили коробочку прокладок. А вскоре некоторые водители стали делать ей крупные подарки – например, старый холодильник, старый портативный телевизор, другую электронику, явно украденную. Как-то раз Шагги пришел домой из школы и увидел, что треснувшее стекло противосквознячной двери заменено. В другой раз он пришел домой и увидел, что еще вчера покрытые плесенью стены кухоньки заново обклеены обоями. В самое глухое время ночной смены на заправке мог долго никто не появляться. Тогда Агнес сидела и смотрела на Пит-роуд, считая часы по приходящим и уходящим пустым ночным автобусам. В такое время она сидела за своим непробиваемым стеклом и медленно листала каталог «Фриманс», тратя еще не полученное жалованье. Солнце выползало из-за горизонта, и она готовилась к завершению смены, клала в карман шоколадный батончик, чтобы дать в школу Шагги, брала себе пачку хороших сигарет. Она отпирала замок на двери, впускала утреннюю смену, потом шла в Питхед по дороге, а солнце спешило позолотить шлаковые холмы, пока небо не затянулось дождевыми тучами и не накрыло поселок привычным серым одеялом.
По пути домой Агнес не раз пропевала вежливое «с добрым утром», проходя мимо усталых, сутулых женщин, отправлявшихся в город на уборщицкие заработки. Уборщицы потирали золотые крестики, висевшие на их шеях, и бормотали тихое «наше вам», не глядя на нее. Чем могла заниматься уважающая себя католичка, возвращающаяся домой в сей непотребный час, они даже и представить себе не могли. Они с подозрением относились к этой женщине, у которой ранним утром были накрашены губы, а на длинных ногтях сверкал свежайший лак цвета секса. Мужчины, которым повезло до сих пор иметь работу, поднимали глаза и улыбались, проходя мимо Агнес. Они, желая ей доброго утра и воровато подмигивая, пытались спрятать от ее глаз свертки с ланчами, приготовленные их женами.
Вернувшись домой, она засовывала украденную шоколадку под подушку Шагги, а потом с поцелуем и чашкой чая с молоком будила его и отправляла в школу. В ногах кровати Лика она оставляла его комбинезон, выстиранный и вычищенный после вечерней смены. Мальчики молча лежали в разных кроватях, смотрели друг на друга, слушая, как она подпевает утреннему радио. Никто из них не моргал, опасаясь разрушить волшебство.
Агнес проработала в ночные смены всего месяца два, когда познакомилась с ним – рыжеволосым быком. Он был не похож на остальных. Остальные таксисты имели вид уже смирившихся со своим положением мужчин, лучшие годы которых остались позади, время, проведенное за баранкой, привело к разрушению их тел, обильные шотландские завтраки и ужины в закусочных оседали на их талиях, как овсяная каша. В конце концов такси скручивало их плечи дугой и вжимало головы во вторые подбородки. Те, кто слишком долго работал в ночные смены, становились призрачно-бледными, их единственным цветом была слабая розацеа
[92] – следствие многих лет пьянства. Это были те самые мужчины, которые украшали свои пальцы золотыми кольцами с изображением соверенов и получали тщеславное удовольствие от того, как сверкает металл, когда они крутят баранку. И это, конечно, напоминало ей о Шаге.
Когда рыжеволосый в первый раз вышел из своей машины, она старалась не таращиться на него. Он, видимо, недавно сел за руль. Плечи у него были прямые, а румянец на щеках свидетельствовал о том, что время он проводит на солнце и свежем воздухе, а не в темных пабах за кружками золотистого стаута. Пока он, высокий, широкоплечий, заправлялся соляркой, она наблюдала за ним – он стоял там, стройный и гордый. Он покачал такси сильной рукой с бока на бок, его рыжие кудри сияли под мигающими флуоресцентными лампами. Он не вздрогнул, увидев ее, как, случалось, вздрагивали другие, но и не улыбнулся. Она сидела за стеклом, сложив руки на груди, словно ждала любовника, который забыл приехать за ней. Она просунула ему сдачу в лотке, он пробормотал слова благодарности и вернулся в свое такси.
В следующий раз он появился несколько недель спустя. На сей раз она заговорила с ним, когда он еще и к окну не успел подойти.
– Вы не так давно за рулем, верно? – сказала она с напомаженной улыбкой, предупредительно выдвинув для него лоток.
– Извиняйте, – сказал он, возвращаясь к реальности из своих мыслей. – Я вас не слышу за стеклом.
Агнес отметила его грубоватый шотландский, мягкую напевность Стратклайда
[93]. Она продолжила на идеальном английском:
