– Я просто спросила, не новичок ли вы среди таксистов.
– С чего это вы вдруг задаете такой вопрос чужому человеку? – демонстративно спросил он, от его дыхания холодное стекло между ними запотело.
Улыбка сошла с лица Агнес.
– Просто здесь бывает много таксистов. Вы мне кажетесь более… жизнерадостным, чем остальные.
Он на говорящую собаку посмотрел бы с меньшим удивлением.
Она неловко продолжила:
– Знаете, мне просто кажется, что на вас это занятие, долгая езда, все эти трудные пассажиры не наложили заметного отпечатка.
– Думаете, в людях разбираетесь?
Этот вопрос застал Агнес врасплох. Теперь она замолчала. Рыжеволосый с громким металлическим звоном опустил несколько монет в лоток.
– Пинту молока и белый хлеб. Хлеб формовой, а не простой. И обязательно свежий. И не помните его в этой штуковине. – Он показал на ее лоток.
Агнес потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя, наконец она встала. Пройдя половину пути до полки с хлебом, она оглянулась проверить, смотрит ли он на нее, но рыжеволосый уставился себе под ноги, словно у него на туфлях была написана какая-то история. Он дышал своим лошадиным носом, она видела, как поднимаются и расправляются его плечи, а потом падают. Вид у него был усталый, больной и усталый. Вернувшись к окну, она положила плоский пакет молока в лоток и просунула ему. Он взял его своей лапищей. Теперь она уронила в лоток хлеб, и только тогда он опять заговорил.
– Вы помнете мой хлеб. – Агнес ошарашенно посмотрела на него. Хлеб легко проходил, если немного нажать, но мужчина снова возмутился, его щеки порозовели. – Я вам говорю: не запихивайте его сюда.
– С ним ничего не случится. Он сразу же восстановит свою форму.
Она надавила пальцами на влажный хлеб, и вмятинки, словно рекламируя его свежесть, разгладились.
Человек молчал.
Агнес застенчиво улыбнулась.
– Ничего не могу с этим поделать. Открывать дверь запрещено. – Она положила руку на грудь и широко раскрыла глаза. – Вы же видите: я здесь одна.
Рыжеволосый стоял, переминаясь с ноги на ногу, его щеки раскраснелись. Он моргнул, посмотрел на свои ноги, втянул воздух, раздув крупные ноздри.
– Послушайте, вы будете брать этот хлеб или нет? – спросила Агнес, подаваясь поближе к стеклу. Вырез на свитере сдвинулся, и она знала, что теперь ему видна бретелька бюстгальтера на ее плече. Она улыбнулась, чуть опустив веки.
Он шарахнул кулаком по стеклу, и она отпрыгнула, словно от удара.
– Матерь божья. Неужели честный человек не может получить гребаный хлеб так, чтобы его не сдавили по дороге.
Это разбудило демона в Агнес. Такое безразличие к ее красоте наносило сильный удар по ее самолюбию. Это пренебрежение ею вызвало у нее желание выпить. Крашеным ногтем она надорвала упаковку, вытащила один из нарезанных под сэндвичи ломтей, потом, словно дохлую рыбу, уронила его в лоток, который передвинула на другую сторону к здоровяку.
Он посмотрел на ломоть хлеба в лотке так, словно Агнес наложила туда кучу.
– Так берите его, – строго сказала она, ее улыбка и бретелька бюстгальтера исчезли. Рыжеволосый нежно ухватил ломоть пальцами. Лоток с металлическим скрежетом уехал назад, Агнес положила в лоток еще один ломоть и переправила его на другую сторону. Человек взял и его. Так это и продолжалось: Агнес клала в лоток очередной кусок хлеба, а мужчина бережно, как фарфоровое блюдечко, подбирал его. Она была уверена, что он ни разу не вздохнул за все это время. Где-то внутри него свистел воздух, словно выходил из проколотой покрышки, а он смотрел на половину буханки в своих руках. Агнес продолжала гонять лоток туда-сюда.
– Пока шахта не закрылась, я тута работал, – тихо сказал он. – Как вы догадались, что я не водитель?
– Просто вижу, – сказала Агнес. – Есть кой-какой опыт.
– Правда?
– Могу об этом целую книгу написать. – Она положила очередной ломоть в лоток.
– Не понимаю, как они выдерживают, – сказал рыжеволосый. – А с какими людьми приходится сталкиваться! Мерзавцы всех мастей.
– Чтобы ездить по ночам в такси, нужен особый склад. Вы давно начали работать в ночную?
– Около месяца.
– Чертовски одиноко, да? – сказала Агнес.
Мужчина посмотрел на нее, будто видел в первый раз.
– Да, оченно одиноко, – сказал он, глядя усталыми глазами.
Она отправила ему ломоть с горбушкой.
– Ну, приезжайте завтра. Я вам просуну коробочку с кукурузными хлопьями.
Мужчина в первый раз улыбнулся. У него были крупные ровные и белые зубы.
– Договорились.
– Да, и не забудьте взять полиэтиленовый пакет, потому что я буду отправлять их вам поштучно.
У нее после Шага были другие мужчины, но ни с кем из них она не проводила ночей. Целый день прождала она гудка автомобиля. Еще до ланча она приняла ванну, и все равно ей пришлось ждать до восьми часов, когда он обещал заехать. Часы с радиоприемником мигали своими неоновыми цифрами, словно вели обратный отсчет времени. Агнес целый день бросало то в жар ожидания, то в холод уныния, и теперь перед туалетным зеркалом она чувствовала себя с каждой минутой все большей дурой. Она в уме составила список того, о чем не должна говорить этому новому мужчине. От плохих вещей, которые из лучших соображений следовало держать при себе, у нее перехватило дыхание. Они требовали выпивки.
Шагги безмолвно сидел рядом с ней, терпеливо положив руки на колени, аккуратно скрестив щиколотки. С его лица не сходило выражение мучительных переживаний. Агнес пыталась пересказать свою жизнь и чувствовала себя все более тупой и скучной. От тех вещей, о которых ей не стоило говорить, у нее начинались приступы зевоты. Та женщина, о которой ей не следовало рассказывать, спала с 1967 года – года ее знакомства с Шагом.
Рыжеволосого быка звали Юджин. Имя ей нравилось – оно было одновременно старомодным и простым. Таким именем матери обычно называли своих первенцев, тех, кто должен был стать основательным и надежным, гордостью матери, но не ее радостью. Агнес всегда казалось, что матери-католички давали это имя сыновьям, которых предназначали для священничества, детям, обреченным стать церковной десятиной.
Юджин нажал на гудок черного такси, и Агнес нервно подскочила на месте. Маленький пузырек с духами тихонько звякнул на ночном столике. Она посмотрела на мальчика, который сидел, скрестив пальцы на счастье. Он поднял руку со скрещенными пальцами и потряс перед ней с улыбкой надежды. В дверях появился Лик, он оперся о косяк, обхватил себя руками. Она попросила его поцеловать ее на счастье, и Шагги смотрел, как она обхватила брата руками за шею. Поначалу Лик оставался неподвижным, а потом очень медленно раскрыл руки и обнял ее. Он покрыл поцелуями ее щеки, наконец она, хихикая, как девчонка, оттолкнула его, проверила, не испортил ли он ее румяна.
