Когда он нежно поцеловал ее шею, она снова закрыла глаза и счастливо забыла о данном ею недавно обещании не показывать ему свое нижнее белье.
– Просыпайся! – Она сильно встряхнула его. Мальчик распахнул глаза. Она стояла над ним, держа в руках кипу темной одежды. Она наклонилась и прошептала возбужденно: – Одевайся! Нам предстоит грандиозное приключение.
Он все еще пребывал в полусонном состоянии, когда Агнес тащила его из поселка по Пит-роуд. Здесь в темноте торфяные кочки были черны, как вороново крыло, а мир – погружен в тишину, которую нарушали лишь тихое журчание воды в речушке и кваканье болотных жаб. После того как в ее жизни появился Юджин, все это перестало казаться ей таким уж зловещим, не той черной дырой, что прежде грозила ее засосать. Теперь она смеялась, слыша хныканье Шагги – она вела, улещивала и тащила его через темноту, ни на минуту не прекращая петь свою счастливую песню: «Прошу прощенья, не надо слеееез, ведь я тебе не обещала сада роооз»
[107]. В свободной руке она несла с полдюжины черных мешков для мусора. В одном из них постукивало что-то металлическое и тяжелое, напоминающее глухие удары друг о дружку банок лагера.
Добравшись до скоростной дороги на Глазго, они проскользнули мимо заправочной станции в тень дубов, стоявших вдоль шоссе. Она оглядывала широкую дорогу в ожидании разрыва в потоке машин, и в какой-то момент они бросились к островку безопасности в середине. Они, как беглецы, спрятались среди густых, неровных кустов. Агнес хихикала, переворачивая большие черные мешки для мусора, откуда выпали большая лопата и несколько маленьких садовых.
– Так, мы должны это быстро провернуть, – прошептала она, врезаясь в мягкую землю маленькой лопаткой. – Мы не уйдем, пока не выкопаем всё. До. Последнего.
Шагги лежал на своей кровати все еще в лучшей одежде грабителя. Он пожевывал губу, думая о рыжеволосом человеке, который целовал его мать и вернул песню на ее губы. Он хотел спросить об этом у Лика, но его брат в этот момент являл собой бугор, лежащий на кровати и накрытый простыней, а мальчик знал: попытка разбудить брата ничем хорошим не кончится. Он просеменил по ковру и распахнул занавески.
То, что он увидел, поначалу показалось ему полной бессмыслицей. Неряшливый муниципальный сад за окном преобразился. Маленький участок, на коричневой земле которого прежде росла трава по пояс, теперь затопил волнующийся цветной океан. Десятки здоровых пышных цветов покачивались на ветру: персиковые, кремовые и алые розы танцевали и подпрыгивали, как веселые воздушные шарики.
Он вышел на улицу в прозрачное утро и собрал опавшие лепестки. Когда он распрямился, пятеро детей Макавенни висели на деревянном заборе, словно принесенные ветром полиэтиленовые пакеты. Они, разинув рты и тяжело дыша, таращились на море красивых цветов.
– Откуда вы их взяли? – пропищала Грязная Мышка, средняя из девочек.
– Не знаю, – солгал Шагги.
– Вчерась вечером их тут не было. – Колечко от шоколадных хлопьев обрамляло ее губы. Ее мышиного цвета волосы были спутаны по бокам и торчали в сторону запада, словно указывая направление в ветреный день.
– Может, они внезапно выросли, – ответил он. – Как по волшебству.
Эти кретины неспешно рассмеялись. Френсис, старший, просунул руку через решетку и сорвал бутон белой розы.
– Эй, ты! – взвизгнул Шагги, его голос прозвучал сварливее, чем ему этого хотелось. – Не делай этого.
Мальчишка забрался еще выше по забору – верхушки штакетин вонзились в его тощий живот.
– Ты, что ли, меня остановишь? – угрожающе проговорил он.
– Это не твои цветы, чтобы ты их уничтожал!
– Да и не твои, мудила, – презрительно проговорила Серая Мышка, у которой голова закружилась от предчувствия драки. Она была в два раза младше Шагги, но уже могла натянуть ему нос.
– Ты думаешь, они выросли за одну ночь? – спросил Френсис.
– Может быть.
– Господи Иисусе, да ты просто недоразвитый педик, – сказала Серая Мышка, обнажив в ухмылке молочные зубы. Все Макавенни рассмеялись и заорали хором: «Недоразвитый педик. Недоразвитый педик». Их голоса разносились по улице громче, чем перезвон фургона с мороженым.
– Ты любишь письки и попки, – сказал Френсис. – Моя мама сказала, чтобы я держался от тебя подальше, а то ты засунешь мне палец в жопу.
Дети принялись бешено раскачиваться на заборе, пытаясь дотянуться до Шагги Когтями. Они стали по очереди плевать в сад, запрокидывая головы, чтобы попало на пышные цветы и на мальчика. Один за другим они спрыгивали с забора и смеялись, переходя на свою сторону. Оказавшись на своем участке, Грязная Мышка повернулась к нему и весело помахала.
Шагги смотрел, как они строем входят в дом. Он натянул рукав своего черного свитера на костяшки пальцев и отер лицо. Но едва приведя себя в порядок, он пожалел о содеянном. Коллин Макавенни курила у окна, сложив руки на тощей груди, а на ее осунувшемся лице чайного цвета играла хитрая улыбка.
Все окна были распахнуты, на подоконнике наигрывал кассетник. Агнес стояла среди своих роз в обрезанных джинсах и старом хлопковом топике, лямки которого она сбросила с плеч, чтобы не портили ее загар. В это лето стояла необычно жаркая погода, дождей не было много дней подряд, и эти сухие периоды сменяли друг друга, а жгучее солнце вознаграждало энтузиастов тепловыми ударами и ожогами кожи.
Агнес кружилась, словно танцевала с воображаемым партнером.
– Тащи свою маленькую задницу на улицу и потанцуй с матерью, – крикнула она слишком громко, ее голос эхом отдавался от стен шахтерских домов.
Внутри в сумерках прохладной спальни на краешке кровати, насупившись, сидел Шагги. Он затаился здесь с самого утра.
– Слушай, не можешь же ты весь день просидеть дома, – уговаривала его Агнес. – Солнце скоро уйдет до следующего года, тогда жалеть будешь. – Она развернулась, размахивая лопаткой, как ненормальная. Он никогда не видел ее такой счастливой и удивлялся тому, что это причиняло ему боль. Все ее счастье принадлежало рыжеволосому. Он сделал то, что не в силах был сделать Шагги.
Агнес походила на богиню роз. Ее плечи и лицо раскраснелись от летнего солнца. Розовые сосудистые звездочки – следы холодных зим и пьянства – сияли на ее счастливых щеках. Словно сам Дисней раскрасил и оживил более телесную, прокуренную Белоснежку.
Агнес наполовину влезла в его окно и положила свои потные груди на оконную раму. Это, по крайней мере, было хоть чуточку лучше – она не танцевала и не крутилась, как психопатка, на глазах у всех. Прежде она в трезвом состоянии никогда не смущала его. А теперь он испытывал какое-то новое и неприятное чувство.
