– О, я не знаю. Надеюсь, что надолго.
– Мистер Макнамара, вы мне не понравитесь, если разочаруете ее.
Юджин ответил не сразу. Этот необычный мальчик ошеломил его.
– Знаешь, сынок, может быть, пришло время, когда тебе нужно больше самому заботиться о себе. Не дергать маму. Заботиться о ней буду я. А ты бы больше играл со своими сверстниками, пытался быть больше похожим на других мальчиков.
Из кармана своих брюк Юджин достал маленькую красную книжечку размером не больше пачки сигарет. Книжечка была тонкая, печать дешевая. Юджин протянул книжечку Шагги, и тот посмотрел на обложку с потрепанными уголками. На книжке было написано «Подарок за покупку „Глазго Ивнинг Таймс“». На обложке была черно-белая фотография футбольного героя прежних времен, носки на нем казались плотными и шерстяными. Это была «Малая красная книга-справочник по шотландской футбольной истории»
[116].
Шагги посмотрел на книжку, принялся листать страницы, заполненные результатами футбольных матчей многолетней давности. «Результаты Шотландской футбольной лиги. „Джерсы“ выиграли 22 матча, 14 свели в ничью, проиграли 8, набрали в сумме 58 очков. „Абердин“ выиграл 17, ничьих 21, проигрышей 6, всего – 55 очков, „Мазервел“: 14 выигрышей, 12 ничьих, 10 проигрышей». Его лицо загорелось от стыда, всякое ощущение превосходства, которое он испытывал прежде, оставило его.
– Спасибо, – сказал он и быстро сунул книжечку в карман, словно какой-то грязный секрет.
Шагги пересек комнату и подошел к тому месту, где стояла его мать с людьми из ее дандас-стритской истории. Они смотрели на нее, как восторженный хор. Первый человек, понедельнично-четверговый Питер, поддерживал другого под локоть. У этого второго вид был такой, будто с ним случился удар или пьянство повредило его двигательные функции. Третий человек был моложе и шире в плечах, еще не развалина и не пустая оболочка, но его пальцы пожелтели от никотина. Этот, который помоложе, был возрастом не многим старше Лика, одет в модную нейлоновую куртку, которая делала его похожим на бродягу. У него был ушлый и вороватый вид, как у питхедских мальчишек, которые стояли у магазина мистера Долана в одежке с бесчисленными, как на армейской форме, карманами, чтобы прятать украденное с прилавков. Шагги порадовался, что спрятал материнские фарфоровые статуэтки «Каподимонте». Потом этот молодой человек улыбнулся, показал свои маленькие, но ровные и белые зубы. У него был красивое лицо, здоровое и доброе. Шагги испытывал какое-то странное чувство. Футбольная книжечка жгла ему ногу.
– А это мой младший – Хью.
Агнес с гордостью погладила его по макушке.
– Привет, дружище, – сказал первый мужчина. Он протянул мальчику руку. – Я твой дядя Питер.
Шагги только посмотрел на протянутую руку, но своей не подал, потом перевел на человека холодный взгляд.
– Нет, – вздохнул он. – Вы просто Питер. Я прекрасно осведомлен о моем фамильном древе. Спасибо.
– Ишь, какой умный паренек, – сказал человек, распрямляясь. С близкого расстояния Шагги хорошо видел, какие места на лице гостя забыли выбрить его трясущиеся руки, видел порезы, красовавшиеся на его подбородке.
Агнес так встряхнула Шагги, что его тщательно расчесанный пробор исчез под растрепавшимися волосами.
– Это что с тобой такое? Ну-ка извинись перед мистером… мм, мистером… – Агнес забыла фамилию, и понедельнично-четверговый Питер нервно задергался. Она снова встряхнула сына. – Извинись перед Питером!
– Извините, мистер Питер, – сказал он, глядя при этом на Юджина.
* * *
Мэри-Долл пересекла комнату, направляясь к Юджину.
– Я вас прежде не видела. Вы тоже с Дандас-стрит?
– Нет.
– А я подумала, что не узнала вас. – Она сбросила свою блестящую челку на глаза и, почувствовав себя лучше, ухмыльнулась. – Я трезвая вот уже почти три месяца. Муниципалитет дал мне маленькую квартирку. Я была в списке почти четыре года. Надеюсь вскоре получить двухъярусные кровати для гостиной. Тогда дети смогут ко мне переехать. – Она кокетливо намотала прядку волос на палец.
Юджин изобразил улыбку. Она неправильно это истолковала.
Мэри-Долл продолжала без остановки выбалтывать подробности своей жизни, не задумываясь.
– Я экономила страсть как. И я уже купила себе маленький цветной телевизор, симпатичный ковер, всякую ерунду, то да сё. Хотелось бы мне быть как Агнес. Она прекрасно содержит дом, да? И о себе не забывает. Она даже в худшие свои времена была великолепна.
– Правда?
– Да-да. Даже в худшие времена она одевалась с иголочки. – Она сменила тему, устав говорить о других женщинах. Мэри-Долл положила руку ему на плечо.
– Слушайте, вы мне так и не сказали, на какие собрания вы ходите.
– Я не хожу. Не хожу на собрания. У меня нет проблем с алкоголем.
– Правда? Как вам повезло. А мои не нужны? – Она рассмеялась. Десны у нее были белые и безжизненные.
– Нет, спасибо. – Юджин поднял голову и, перекрикивая музыку, позвал Агнес. Ему показалось, она чувствует себя неловко – вероятно, ее малец говорит что-то неудобоваримое. Он кивнул своей большой рыжей головой, и Агнес двинулась к двери.
Юджин извинился перед похожей на призрака женщиной и вывел Агнес в коридор. Здесь было тихо и не так накурено. Агнес увидела, как Юджин положил руку на поясную сумку, и ей от этого его движения стало не по себе.
– Слушай, я, пожалуй, пойду. Может, сделаю пару ездок, пока все клубы не закрылись на ночь.
– Да, конечно. Ты в порядке?
– Да-да, – слишком быстро ответил он и поскреб загривок.
Агнес сразу узнавала ложь, когда видела ее. Она подалась вперед, чтобы поцеловать его в губы, но Юджин неловко отвернулся и чмокнул ее в щеку. Поцелуй был легкий и пустой – этакий небрежный поцелуйчик друзей на французский манер. Он отстранился, и она поняла, что все еще стоит с приоткрытыми губами, готовая к настоящему поцелую, которого так и не получила. Она предлагала ему страстный поцелуй, а ему этого не требовалось. Она почувствовала себя старой и грязной. Теперь она увидела в нем Коллин и слишком поздно изменила выражение лица с любви на обиду, а потом на броню.
– Ну, я позвоню.
– Да, жду. – Она беззаботно фыркнула, скрестив руки на груди.
– Ну а ты возвращайся к своей… Ммм… – Он не мог подыскать подходящего слова. – Вечеринке.
Она смотрела на дверь, которая закрылась за ним, услышала, как он подергал ручку – проверял: встала ли на место защелка, словно запечатывал коробку. Она услышала, как хлопнула калитка – он вышел на дорогу, окликнул племянников и племянниц, игравших во дворе. Голос был другой – не тот, которым он разговаривал с ней. Она почти всю жизнь прожила, прислушиваясь к звучанию такси, а потому точно знала, когда он сел в машину, когда захлопнул дверцу. Она слышала, как заурчал и взревел двигатель, и поняла, что он слишком резко сорвался с места. Но что говорить – распознавание звуков такси было делом нехитрым.
