– Держи, если займешься боксом, может быть, тебе кто-нибудь его сломает.
Шагги скорее от потрясения, чем из неблагодарности, некоторое время смотрел на монеты. Шаг неправильно понял его взгляд и неохотно выкатил еще четыре пятидесятипенсовые монетки.
– И больше не проси! – Он недовольно уронил монетки в ладонь мальчика. – Так ты уже начал приударять за девчонками?
Ему никогда еще не задавали такого вопроса. Он пожал плечами. Шаг вспомнил себя одиннадцатилетним и приписал реакцию мальчика ложно понимаемому чувству скромности.
– Ну что ж, может, ты все же из породы Бейнов? – Он облизнул нижнюю губу. – Прекрасный возраст – самое время вставлять девчонкам в хлебницу, ведь еще года два пройдет, прежде чем от этих шалостей может случиться серьезная беда.
Шагги пришла на ум только хлебница бабушки Лиззи и хлеб с толстой горбушкой, который она всегда там хранила. Вспомнил он о том, как она припрятывала для него горбушки, а потом намазывала маслом и съедала сама.
– Ну я тут не могу с тобой целый день разговаривать. Ты тратишь мои деньги быстрее, чем я их зарабатываю. – Шаг обошел сына и, простонав, сел в машину. Мальчик увидел, как черная машина просела под весом отца. – Не забудь приглядеть за матерью. Смотри, чтобы она не связалась с каким-нибудь католиком, понял меня?
Его отец завел двигатель и укатил, не попрощавшись.
Шагги повернулся к тихой темноте дома. Он снял с себя бутсы и, размахнувшись, бросил их в сторону торфяного болота, потом вошел в дом и увидел мать – она сидела на краю своей односпальной кровати. Покрывало за ее спиной было смято, а у ее ног стоял пакет, полный «Спешиал Брю». Они ошеломленно смотрели друг на друга, словно оба пробудились от одного и того же мирного сна, словно им требуется какое-то время, прежде чем они найдут в себе силы подобрать слова и говорить.
Он слышал, что она преуспевает, вернее, он ничего не слышал, и в этом-то и было дело. Прошло больше года с того дня, как она в последний раз звонила в диспетчерскую такси. Четырнадцать месяцев с тех пор, когда она грозила всеми муками ада диспетчеру или обещала вонзить нож в мальчика, а потом отравиться газом. Уже больше года он ничего о ней не слышал.
Приближался день рождения сына, давая Шагу хороший повод своими глазами увидеть, что там происходит. Один из водителей обзавелся ворованной партией черных бутс. Они подогнали взятый напрокат фургон к тягачу с прицепом, и пока его разгружали, без всяких проблем украли шестьдесят пар бутс прямо среди бела дня на Сокихолл-стрит.
Какой мальчишка не любит футбола? Если у Агнес новый мужчина, Шаг просто продаст их кому-нибудь. Никакой беды в этом нет. Если у нее нет мужчины, то он поинтересуется, почему она перестала донимать его, Шага. Она ущемила его самолюбие совершенно неожиданным образом, а потому он в подарочный пакет сунул шесть банок «Спешиал Брю».
Шаг опустил окно в машине и прислонил руку к горячему черному металлу. Он увидел, как солнечные лучи заиграли на его золотых кольцах, и подумал о том, что его руки выглядят лучше после недели на открытом воздухе в передвижном домике Джоани. Все у него выглядело лучше, если на нем появлялось немного загара. Он ехал по шоссе и думал о том, сохранила ли Агнес свою красоту. Он ценил Джоани, но она не шла ни в какое сравнение с Агнес Кэмпбелл. Джоани была мир и спокойствие. Уравновешенная и надежная, она и хлопот не доставляла никаких. Она выпивала, но никогда не напивалась, и ее совершенно не волновали ни бинго, ни красивые ковры, ни мечты. Джоани была труженицей и не сетовала на судьбу. У нее не было особой индивидуальности, но в постели она ничего не стеснялась и была благодарной, как нередко бывают простые женщины. Но он не мог не признать: что касается внешности, Агнес Кэмпбелл была призовой кобылой, а Джоани – всего лишь пони мусорщика.
Свернув в шахтерский поселок, он подумал, не уничтожила ли она свою красоту пьянством. Он знал такие случаи. Существовал тип женщин, в особенности это было характерно для Глазго, которые словно застывали в одной поре и чахли одновременно. Их лица покрывались морщинами, высыхали от пьянства, на костлявых щеках появлялись красные прожилки, под слезящимися глазами набухали мешки печали. Они пытались скрыть все это, но, поскольку они застревали во времени, их лица превращались в музей вышедших из моды причесок и густой косметики. Он думал, остались ли у нее настоящие ирландские глаза и высокие скулы, тот нежный румянец, от которого всегда исходил такой чистый и приятный запах. Он улыбался в жарком такси и чувствовал, как наливается желанием. Он поймал себя на мысли о том, что неплохо было бы оттрахать ее в последний раз, и похвалил себя за предусмотрительность: он принял ванну вчера вечером.
Шаг несколько лет не заезжал в эти края. Он заглянул в телефонный справочник, убедился, что не ошибся адресом. Она все еще носила его фамилию. Бейн. Он улыбнулся, подумав, что она слишком горда, чтобы возвращаться к грязной, вульгарной фамилии Мик
[123]. Он легко нашел дом, великолепный розовый сад, слишком показной и слишком яркий для убогого Питхеда. Красная глянцевая дверь выделялась на фоне остальных; от нее сквозило уверенностью, и Шаг порадовался этому. Он постучал, стал ждать ответа. До него из дома доносился звук пылесоса. Он постучал еще раз – пылесос затих. Он услышал щелчок замка и изобразил лучшую из своих улыбок, когда красная дверь качнулась внутрь.
Агнес летом всегда держала окна распахнутыми, и сквозняк, ворвавшийся в открытую дверь, растрепал длинные редкие волосы Шага. Она посмотрела на него, увидела, как он тщетно пытается придержать волосы на своем плешивом черепе. Блудливая улыбка сползла с его лица.
На ней не было косметики, и, несмотря на годы, она выглядела такой же свежей, какой была в дни их знакомства. На ее щеках появились тонкие морщины, но глаза продолжали светиться, и Шаг подумал, что ее вид объясняется недавним возвращением с резвой прогулки. Ее волосы, черные как ночь, лежали на голове нежными волнистыми прядями. Он разозлился при мысли о том, что она видит его плешь.
– Вот она. Любовь моей жизни.
Агнес посмотрела на него безразличным взглядом, поцокала языком.
– Ну, ты уж только так-то не удивляйся. – Не успел он произнести эти слова, как понял: этим ее не возьмешь. Он хотел, чтобы его голос звучал весело и легко, напоминал бы ей о том, чего она лишилась. – Сколько лет. Неужели ты без меня не скучала?
– Ты разжирел.
Его рука переместилась с головы на живот.
– Да, может быть. Она хорошая кухарка, эта Джоани.
Агнес поморщилась.
– Шлюха на все руки, значит.
– Слушай, я приехал не для того, чтобы тут с тобой перед дверью пикироваться. Я привез мальцу подарок на день рождения. – Он поднял дешевый полиэтиленовый пакет. – Ты меня, может, впустишь?
