В телефоне долго раздавались гудки, прежде чем ему ответили. Шагги почти не слышал женщины на другом конце провода из-за громких звуков старомодной музыки.
– Алло. АЛЛО! Кто это? – кричала женщина голосом, хриплым от дыма и запинающимся от алкоголя.
– Ммм. Моя мама у вас? – спросил он и теперь сел прямо.
– Кто это? – Она говорила раздраженным голосом, недовольная тем, что ее оторвали от дел. – Кто твоя мама, малыш?
– Моя мама Агнес Кэмпбелл Бейн, вы можете ей сказать, что это Ша… Хью, – поправил он себя на ходу. – Вы можете ей сказать, что у меня больше не осталось заварного крема?
Женщина повернулась к празднующим.
– Эй, тут кто-нибудь знает Агнес? – спросила она у комнаты. Раздались еще какие-то голоса, потом она сказала:
– Подожди минутку, дружок. Да, с Новым годом тебя.
Он не успел ответить – она положила трубку на столик. Он слышал женский и мужской смех на заднем плане, понимая, что эти люди немолоды, потому что теперь они включили грустные шотландские песни. Шагги слушал и долго ждал возвращения женщины. Он уже уверился, что она забыла про него, когда в трубке послышалось:
– Алллё. – Голос был знакомый, запинающийся.
– Мама?.. Это я.
Голос некоторое время молчал, а когда заговорил, в нем слышалось недоумение.
– Чего ты хочешь? Который теперь час?
– Когда ты вернешься домой?
– Который теперь час?
Шагги заглянул за угол и в свете телевизора увидел циферблат маленьких часов.
– Половина один… Нет, уже почти одиннадцать часов.
Голос заговорил спокойнее. Он услышал щелчок зажигалки, звук затяжки.
– Ты уже должен спать.
– Когда ты вернешься домой?
– Слушай, не заводись. Разве мамочка не заслужила вечеринку? Давно я ничего не праздновала, Хью. – Ее голос смолк. – В прежние времена мне столько вечеринок обещали. Почему ты хочешь испортить мне настроение?
Она повторялась.
– Мама, мне страшно. Где ты?
– Я у Анны О’Ганны. Ложись-ка спать. Увидимся, когда я вернусь.
Эти слова были зловеще туманны.
Она положила трубку, а он сделал это не сразу. Шагги подумал, не позвонить ли ему еще раз, но потом понял, что она больше не подойдет к телефону. Он посидел еще немного, принюхиваясь к трубке, а потом пошел в кровать, по-прежнему полностью одетый. Свет в спальне все еще горел, а телевизор показывал шумное новогоднее празднество. С улицы доносились радостные голоса, он слышал, как дети Макавенни носятся по дороге и кричат во все горло: «С Новым годом». У них была деревянная футбольная трещотка, которую они раскручивали до оглушительного треска.
Он поднялся и снова подошел к телефонному столику. Заглянул в книжку на букву «А», потом на «О», – да, она была здесь, Анна О’Ганна. Он слышал это имя прежде. Анна не ходила в АА, она была подругой детства, а еще и дальней родственницей, хотя, может, и не родственницей вовсе. Они когда-то работали вместе в столовых ШТВ
[131] и в юности ходили вдвоем на танцплощадку в Толкроссе
[132]. Судя по подписи, сделанной рукой его матери, Анна была «старой узкоглазой сплетницей, готовой в любой момент вонзить тебе нож в спину», а помимо этого, и «лучшим другом, какой у меня был в жизни».
Под ее именем был указан адрес в Джермистоне, но все знакомые Агнес жили в Глазго, и он надеялся, что Джермистон тоже в Глазго. Шагги выдрал пустую страницу из записной книжки матери и как мог аккуратно переписал адрес. Потом он позвонил по номеру в книжке под надписью «Такси».
– Алло, такси «Макс» слушает, – ответил хриплый мужской голос.
– Здравствуйте. Вы мне не можете сказать, где находится Джермистон?
– Это северо-восток, приятель. Тебе нужно такси? – нетерпеливо ответил он.
– Извините, что еще спрашиваю, но сколько будет стоить такси до Джермистона?
– Откуда тебе ехать? – вздохнул человек.
Шагги ответил – назвал все: номер дома, улицу, район и даже почтовый код.
– Около восьми фунтов плюс доплата два с полтиной за Новый год.
– О’кей. Одно такси, пожалуйста, – сказал Шагги и повесил трубку.
Ножом для масла он открыл монетоприемник газового счетчика, как им показывала Джинти. Тщательно отсчитал монеты по пятьдесят пенсов, аккуратно выложил их на столе перед телевизором. Их было двадцать, и ему не потребовалось считать на пальцах – он и так знал, что у него целых десять фунтов. Мальчик взял длинный плоский нож для хлеба с кухни и принялся открывать дверцу телесчетчика, как делала это сто раз у него на глазах Агнес.
Он по опыту знал, что нужно так втиснуть кончик ножа в скважину, чтобы монеты выпали, а сам счетчик остался в целости. Если сборщик увидит, что счетчик сломан, будут «большие неприятности». Но у всех жителей на улице было столько лет опыта за плечами, что до «больших неприятностей» дело, казалось, никогда не доходило. Шагги видел, как Агнес, а потом и Лик регулярно залезают в телесчетчик. Чтобы смотреть телик в течение трех часов, требовалось засунуть в счетчик пятьдесят пенсов. Когда три часа истекали, экран автоматически гас, и ты оказывался в темноте. Никаким образом выторговать время до конца фильма или до рекламной паузы было невозможно: если у тебя кончались деньги – телевизор отключался.
Шагги сунул в щелку нож, и оттуда выкатились две одиноких монеты по пятьдесят пенсов. Если человек сказал ему правду, этого хватит, чтобы доехать до Джермистона. Но вернуться будет не на что.
Услышав звук работающего мотора, Шагги вышел из дома. Свет в домах на улице горел вовсю, счастливые семьи встречали Новый год вместе. Коллин в одиночестве стояла у окна, смотрела на своих детей, а те носились по улице, крутя трещотки. Шагги повел себя так, как его учила Агнес: садясь в такси, он помахал и улыбнулся.
Водителем оказался худощавый светловолосый мужчина. Он опешил, увидев ребенка, одетого, как чикагский гангстер.
– Это ты заказывал, малыш? – недоуменно спросил он.
– Да. – Он протянул водителю записанный адрес.
Водитель опустил голову и посмотрел на дом Шагги сквозь лобовое стекло – не обнаружится ли там, в окне гостиной, взрослый – мать или отец. Шагги вытащил из кармана полиэтиленовый пакет, набитый монетами, положил его себе на колено. Серебро звякнуло, и водитель, посмотрев на мальчика, на пакет на его коленях, наконец, вздохнув, опустил рычаг ручного тормоза.
Такси выехало из маленького пыльного поселка, и вскоре они уже мчались по четырехполосному шоссе. Шагги знал: эта дорога ведет в центр города. Теперь он смотрел в окно, запоминал маршрут, готовясь к долгому пути домой пешком. Они проехали мимо средней школы, потом мимо нескольких регбийных полей и, наконец, мимо черной пустоты безмолвного озера. Дальше за окном мелькали незнакомые ему места.
