– Ты его не подписал, – сказала администратор почтового отделения.
Шагги взял авторучку на цепочке, написал свое имя в квадратике, как его научила мать. Он положил талон в лоток и улыбнулся женщине, та взяла бумажку, внимательно рассмотрела ее с обеих сторон. На женщине были очки в розовой оправе, и она смотрела на него, как учительница, сидящая на высоком стуле.
– А миссис Бейн не может прийти сама и получить свою детскую субсидию? – спросила она несколько громче, чем следовало бы. Шагги почувствовал, как очередь за ним беспокойно зашевелилась, переминаясь с ноги на ноги.
– Не может.
Женщина откинулась на спинку стула, словно разминая затекшую спину.
– Молодой человек, а ты разве не в школе должен быть?
Он услышал, как очередь откашлялась, подтверждая справедливость этого вопроса.
– Моя мама заболела, – прошептал он по секрету в лоток.
Женщина подалась к непробиваемому стеклу, ее лицо угрожающе зависло над ним.
– Но мне что-то вспоминается, что ты приходишь по утрам каждый понедельник и вторник. – Она шмыгнула носом, подняла книжку, ткнула пальцем в подпись Агнес. – Здесь сказано, – она снова шмыгнула, – что получатель уполномочивается только на временных условиях, а если доверитель не может сам получить причитающуюся ему субсидию, то книжка должна быть возвращена в Департамент социального обеспечения.
Шагги готов был наложить в трусы. Ему удалось только выдавить из себя:
– Пожалуйста, миссис.
– Ты хочешь, чтобы я забрала у тебя эту книжку, молодой человек? – она поправила очки на носу чернильным пальцем. – Отправить ее назад в департамент?
Мальчик отрицательно покачал головой, чувствуя, что опасность протечки усугубляется.
– Нет. Пожалуйста, миссис, – взмолился он.
Женщина, казалось, не слышит его, или ей было плевать на его слова. Она закрыла книжку и положила ее на свой рабочий стол, потом торжественно сомкнула над ней руки, словно в молитве. У Шагги слезы начали наворачиваться на глаза. Он слышал, как начинает стонать голодная толпа. Детская субсидия составляла более четверти тех денег, что получала Агнес на их недельное пропитание.
Шагги с дрожащей губой попробовал снова:
– Пожалуйста, миссис.
Нетерпеливая толпа за его спиной цокала языком и вздыхала.
– Мать этого мальчика заболела! – сказал чей-то высокий голос из самого конца почтового отделения. Администраторша перевела взгляд с посеревшего лица на длинную очередь. – Дайте ему денег, иначе он останется голодным! – снова зазвучал голос.
Старуха за спиной Шагги присоединилась к голосу. Она устала ждать и теперь трясла своей пенсионной книжкой.
– Да бога ради! Отдайте мальчику его деньги, бессердечная вы крючкотворша.
Женщина за стеклом посмотрела на очередь, потом на испуганного мальчика. Она неохотно открыла книжку. Шлеп! Шлеп! Она поставила отметку и выдрала купон за эту неделю, потом положила в лоток книжку, купюры в пять и три фунта и новый пятидесятипенсовик. Она, держась за лоток, приподнялась к маленьким дырочкам в непробиваемом стекле и сказала теперь более тихим голосом:
– Ты умный мальчик. Сделай так, чтобы я не поймала тебя здесь на следующей неделе. Возвращайся в школу. Учись. Не отлынивай от занятий и не проводи всю жизнь в очередях за пособиями.
С этими словами она передвинула лоток на его сторону, и он увидел жалость в ее глазах. Мальчик покорно кивнул, слизнул капли пота над верхней губой, вытащил деньги из лотка. Он не мог беспокоиться о следующей неделе. Сначала ему нужно было побеспокоиться об этой.
Шагги со всех ног поспешил в Питхед. Пройдя мимо школы, он перебрался через сломанные заборы и побежал вниз по склону холма в сторону болот. Отбежав от дороги на порядочное расстояние, он снял брюки и трусы, сел на корточки и закончил то, что начала администраторша. Потом он вывернул наизнанку свои белые трусы и попытался очистить их о высокую сухую траву.
Когда он добрался до дому, не было еще и половины одиннадцатого, и улица только-только начинала сдвигать занавески на окнах. Он открыл входную дверь и сразу же налетел на нее – она стояла посреди коридора. На ней было ее лучшее мохеровое пальто, глаза подведены, на верхние веки наложены бледно-лиловые тени. Волосы уложены и завиты, на их кончиках все еще висели похожие на росу капельки лака. Левой рукой она прижимала к себе лучшую свою сумочку, другую руку она, словно терпеливый святой, протягивала к нему ладонью вверх. От красноватой ладони исходил жар желания.
– Где тебя черти носят? – спросила она, не интересуясь ответом.
Мальчик открыл хозяйственную сумку, вытащил откуда-то из-под своих грязных трусов две банкноты и одну монетку. Агнес положила деньги в свою сумочку.
– Значит, так. Я хочу, чтобы ты проводил меня по дороге. Если встретим кого-нибудь, я хочу, чтобы ты со мной заговорил.
– О чем?
– Да по фигу, о чем угодно. Что в голову взбредет. И не останавливайся, понял?
Агнес развернула его и вытолкала за дверь. Они дошли до угла, и он увидел, что она вздохнула с облегчением от того, что они пока не встретили ни души. У подножия холма, перегнувшись через садовую изгородь, Коллин Макавенни разговаривала с одной из своих и Юджина родственниц. Они курили, а Коллин еще держала в руке два больших черных мешка для мусора, набитых бельем или сменой одежды Большого Джеймси. Они повернулись, услышав цокот каблучков по бетону. Агнес резко вильнула, словно собираясь перейти на другую сторону дороги, но все же высоко подняла голову и продолжила идти в прежнем направлении. Она, отбивая уверенный ритм, повернула голову и сказала мальчику:
– Так что ты хочешь сегодня на обед?
Шагги посмотрел на мать и сделал то, что она ему сказала.
– Жареную курочку, пожалуйста. Я немного устал от вырезки через день.
Они прошли мимо женщин, и Агнес сказала с легким смехом:
– Ишь, ты! Будешь снова есть стейк и еще спасибо мне скажешь. – Она повернулась своим королевским профилем и спрятала за спину расцарапанную руку. – Коллин, Молли, привет. Мой малец растет не по дням, а по часам. – Женщины молча проводили ее взглядом, но она чувствовала, что они обшаривают глазами ее пальто, туфли, прическу. Когда они благополучно миновали эту пару, лицо Агнес застыло в презрительной гримасе, и она пробормотала: – И вам того же, две пизды. – После этого она перешла на другую сторону.
Магазин Долана стоял на вершине холма в конце ряда из трех магазинов, витрины которых были заколочены досками. С холма открывался вид на весь Питхед. Когда шахта еще работала, вершина холма была многолюдной, отвечала на потребности жителей в свежих овощах, лучшем мясе и месте, где можно потрепать языками. Теперь мистер Долан даже света не включал. Если бы до другого ближайшего магазина не нужно было топать две мили, то Долан мог бы закрыться совсем. Словно признавая свое патовое положение, магазин стоял с закрытыми металлическим ставнями и всегда выключенным освещением. Дневной свет проникал внутрь только через входную дверь, увешанную постерами.
