– Да нет. Просто он смурной какой-то! Он ни с кем из ребят дружбу не водил, ни с кем, кроме тренера, особо не общался.
– Вон оно что! Значит, общался он преимущественно со Жбановым?
– Да, и довольно часто.
– А как вы думаете, что их могло объединять помимо футбола?
– Этого я не знаю. Однажды Жбан привел Зацепина в клуб и просто объявил, что это новый игрок, вот и все.
– А в день смерти Зацепина вы ничего странного в его поведении не отмечали?
Величко задумался.
– С утра не заметил, а вот во время игры…
– Так-так, продолжайте.
– Аркаша наш, он ведь, по мнению большинства членов команды, далеко не самый сильный игрок. Нет, дело-то свое он знает, но из-за характера своего частенько всем путал карты. Футбол – это ведь командная игра, в ней важно взаимодействие, взаимопонимание, а Аркаша самый настоящий бирюк. И чего в нем наш Жбан нашел, не понимаю.
– Да, это интересно.
– А в день его убийства, что уж греха таить, он совсем плохо играл, да еще и правило так грубо нарушил…
– Имеете в виду, когда сбил Ярушкина?
– Ну да. Слишком уж он откровенно его по ногам саданул. Я считаю, что так делать нельзя, поэтому правильно Ярушкин ему врезал. Одним словом, в тот день Аркаша рассеянный какой-то был и чуть всю игру нам не испортил. Спасло нас лишь то, что спартаковцы пенальти не забили. А если уж честно, и то, что Ярушкина с поля удалили. Играет он как заведенный, набил бы он нам голов, если бы не эта стычка с Аркашкой.
Зверев нахмурил лоб.
– Ну что ж, с игрой понятно, а после игры?
– Мы выиграли, поэтому Аркашу за его оплошность никто винить не стал! А тренер даже что-то утешительное сказал, а он в ответ только огрызнулся.
– А раньше огрызался?
– В том-то и дело, что нет! Тихушник был, а тут словно его пчела ужалила! Пришли в номер, и он давай по комнате ходить! То в окошко заглянет, то к двери подойдет. Метался, метался, потом на кровать упал. Я его спрашиваю, что случилось, а он только рукой махнул, тут же вскочил и из номера выбежал.
– И куда пошел? – оживился Зверев.
– Когда он выбежал из комнаты, я тут же к окошку подошел. Ждал, думал, он из гостиницы выйдет, а он не выходит и не выходит. Потом гляжу, вернулся. Вошел такой возбужденный и снова на кровать упал.
– А сколько времени он отсутствовал?
– Минут пятнадцать. И где он был, раз из гостиницы не выходил, ума не приложу.
Зверев нахмурил брови, задумался:
– А где у вас тут ближайший телефон?
– На первом этаже у стойки администратора.
– А другие телефоны в гостинице где?
– Других я не видел. Думаете, он звонить ходил?
– Очень может быть.
Поблагодарив футболиста за беседу, Зверев покинул двести первый номер и спустился на первый этаж. Администраторша снова листала свой журнал. Увидев Зверева, тут же поинтересовалась:
– Уже уходите?
Зверев не ответил и указал на стоявший на стойке телефон:
– Это ваш единственный телефон?
Женщина отложила журнал и встала со стула.
– Нет, не единственный. Есть еще один аппарат, в комнате сторожа.
– Скажите, в день смерти Зацепина вы здесь дежурили?
Глаза администраторши сузились, она поправила прическу.
– Я.
– Я уверен, что Зацепин кому-то звонил. Скажите, он звонил с этого телефона?
– Нет.
– А со второго звонил?
– Для посетителей предусмотрен только этот телефон. В комнату сторожа посторонним вход запрещен… – Глазки женщины забегали, она снова поправила волосы.
– Тем не менее вы все-таки впустили Зацепина в комнату охраны и дали ему возможность позвонить оттуда. Он вам за это заплатил?
– Что вы такое говорите?
– Не врите мне, дело очень серьезное, речь идет об убийстве. Он вам заплатил! Сколько?
Плечи женщины опустились, а лицо скривилось так, точно она проглотила лимон.
– Двадцать пять рублей. У меня сложное материальное положение…
– Как вас зовут?
– Ткачева!
– Это фамилия, а я спрашиваю ваше имя!
– Ткачева Ираи́да Григорьевна, – женщина с обреченным видом опустилась на стул. – Вы доложите о случившемся моему начальству?
– Я так понимаю, что вам бы этого не хотелось? – Зверев оскалился и перешел на более мягкий тон.
– Разумеется, не хочу!
– Тогда расскажите о Зацепине подробно. О чем вы с ним говорили, как он себя вел?
Женщина пожала плечами и наморщила лоб.
– Ну, подошел он, позвонить, говорит, нужно. Я ему на этот телефон указываю, а он спрашивает: «А другого телефона нет?» Я ему – «нет». Смотрю, а он мне четвертак протягивает. Я ведь не хотела его туда пускать, а он сказал, что у него разговор конфиденциальный, и буквально сунул мне в руки деньги. Сказал, что ему бы без посторонних нужно с женой пообщаться…
– Насколько я знаю, Зацепин был не женат!
– Женат, не женат. Мне-то какое дело? Сторож наш, Василий Макарыч, как раз отлучился, вот и пустила я этого Зацепина в его комнату. Думаю, чего уж тут такого страшного? Пусть поговорит.
– Долго он говорил?
– Минут десять.
– А о чем он говорил, не слышали?
– Не имею привычки совать нос в чужие дела, тем более личные!
Зверев слащаво улыбнулся, но голос его стал жестче:
– Ираида Григорьевна, мы же с вами договорились, что все мне расскажете. Все, слышите? В противном случае…
Зверев выждал паузу, Ираида Григорьевна обернулась и понизила голос:
– Ну, хорошо, кое-что я слышала! И точно знаю, что звонил он не женщине.
– А кому?
– Мужчине.
– Как вы это поняли?
– Я слышала, как этот, кого убили, несколько раз назвал своего собеседника летуном!
– Летуном?
– Когда Зацепин зашел в комнату охраны, он закрыл за собой дверь, и я могла его слышать только тогда, когда он повышал голос.
– Он часто повышал голос?
– Только один раз, и в этот раз он почти кричал.
– Что?
– Я слышала, как он прокричал: «Довольно, Летун! За свои поступки нужно отвечать. Я сполна поплатился за все, теперь настал твой черед!»
Глава вторая
Тренер клуба «Труд» Александр Александрович Жбанов по прозвищу Жбан с виду оказался полной противоположностью своему псковскому коллеге. Кареглазый, скуластый – несмотря на то что Александру Александровичу, по данным следствия, было за пятьдесят, этот наставник футбольного сообщества выглядел чуть более чем на тридцать. Выше среднего роста, подтянутый и мускулистый. Когда Зверев явился в триста двенадцатый номер, тренер смоленского клуба был одет в спортивные брюки и майку и тоже паковал вещи. Впустив к себе гостя, Александр Александрович тут же надел рубашку, пиджак и повязал галстук. После этого, точно опомнившись, Жбанов предложил гостю стул и усмехнулся:
