После мощной артподготовки батальон пошел в наступление.
Помимо хорошо оборудованных укреплений, по которым прошлась артиллерия, повсюду попадались жилые дома с замурованными окнами. Укрывшись за стенами и повсюду натыканными мешками с песком, последние защитники Пилау, среди которых было много «власовцев», оборонялись до последнего. Особенно доставали снайперы, бившие из чердаков и окон.
Чем дальше они продвигались в глубь города, тем реже раздавались выстрелы. Бойцы оживились, но, как выяснилось позднее, это была лишь временная передышка.
Это был богатый город, с ресторанами и магазинами, в которых можно было обнаружить огромные запасы продовольствия и алкоголя. Мародерство строго пресекалось. Перед наступлением у всех бойцов отобрали вещмешки, чтобы у солдат не было возможности прибрать к рукам обнаруженный алкоголь и припасы. Разумеется, помимо последних защитников города в домах оставались мирные жители, которые по-разному относились к наступающим русским. Большинство жителей Пилау прятались в подвалах и вели себя тихо как мыши, а при появлении русских солдат судорожно улыбались и тупо повторяли: «Hitler kaputt!».
Увидев в одном из окон второго этажа близлежащего дома ствол, Зверев прокрался к подъезду и вошел в коридор. Повсюду были разбросаны куски штукатурки, в одной из комнат он увидел целую кучу гильз калибра 7,92. Тут же валялся плюшевый медвежонок с оторванной лапой. Держа «ППШ» наперевес, Зверев прокрался к квартире, из которой торчало дуло винтовки. Дверь была приоткрыта, в комнате явно кто-то был. Зверев повесил автомат на плечо и приготовил гранату.
В комнате женский голос напевал. Зверев убрал гранату, перевел вперед автомат и тихо вошел в дверь. Хозяйка его не слышала и продолжала петь, сидя в плетеном кресле. Высокая и худая – не больше сорока. У нее были черные волнистые волосы и темно-синие глаза, смотрящие сквозь роговые очки и казавшиеся огромными, как блюдца. На ней было приталенное бежевое платье, которое дополнял галстук-бабочка коричневого цвета, на коленях у женщины лежал томик Вальдема́ра Гле́йзера
[15]. За окном раздался взрыв, потом прозвучали автоматные очереди, а женщина даже не вздрогнула. Она так и сидела, укрывшись толстым пледом, и продолжала петь. Зверев покашлял. Женщина замолчала и окинула незваного гостя строгим взглядом учительницы.
– Bist du gekommen, um mich zu töten?
[16]
– Geh lieber in den Keller!
[17] – коверкая немецкие слова, произнес Зверев.
– Fahr zur Hölle! Ich werde meinen Sohn nicht verlassen!
[18]
– WoistdeinSohn?
[19]
Женщина указала на дверь, ведущую в соседнюю комнату. Зверев, держа перед собой автомат, осторожно приблизился к двери.
Он лежал в луже собственной крови. Молодой человек в форме рядового войск связи. Пуля угодила в голову, сделав во лбу огромную дыру. На подоконнике лежал мешок, набитый песком, тут же лежала и винтовка «Маузер» с телескопическим прицелом.
Снайпер…
Зверев подошел, взял винтовку убитого и разрядил ее. После этого он вернулся к женщине.
– Dein Sohn war Soldat und er ist tot. Ich verstehe deine Gefühle, aber ich habe kein Mitleid mit dir…
[20]
– Ах перестаньте! Ваш «Deutsch» просто ужасен! – воскликнула женщина по-русски.
– Вы говорите по-русски? – удивился Зверев.
– Как видите. Я преподавала в Альбертине, это университет в Кенигсберге. Я там работала учителем русского языка.
– Вы член НСДАП?
– С чего вы взяли?
– Вы читаете Глейзера.
– Терпеть не могу Глейзера! – женщина встала и швырнула лежавший у нее на коленях томик на диван. – Я всегда предпочитала русскую литературу. Достоевский, Толстой, Тургеньев… Это мой глупенький сынок зачитывался Глейзером и прочими негодяями. Как видите, для него это плохо кончилось. Тем не менее он мой сын, и его смерть большая потеря для меня.
За окном снова раздались выстрелы. Женщина подошла к окну и отодвинула шторы.
– Ваш сын был снайпером, его тоже застрелил снайпер. Отсюда велся огонь, поэтому лучше будет, если вы отойдете от окна. Вы ведь не хотите умереть?
– Кроме сына, у меня никого не было. Мой муж умер еще до войны, старшая сестра тоже погибла, когда город бомбили англичане. Па́уль ушел воевать в сорок третьем, был ранен под Курском. Недавно их батальон попал в окружение, вырвались немногие, и он вернулся домой вместе со своей чертовой винтовкой. Я уговаривала его сдаться, а он…
– Вашего сына зовут Пауль. Меня тоже зовут Павел.
– В самом деле? Меня зовут Лиза. Лиза Хе́р-мер.
– Пойдемте, я доведу вас до подвала.
– Доведете до подвала? Боюсь, это плохая идея.
– Пойдемте. Сыну вы все равно уже не поможете, а себя можете спасти. Здесь вы запросто можете получить пулю.
Женщина, подумав, сказала:
– Хорошо. Пойдемте.
Они вышли из квартиры, когда вокруг начало грохотать. Спустившись по лестнице, миновали узкий коридор и очутились в подвале. То, что они обнаружили там, потрясло обоих.
На холодном бетонном полу, прямо у металлической двери лежал скрюченный старик, сжимавший в тощих руках резиновую грелку. Его лицо перекосилось, серый болоньевый плащ был обагрен кровью. Рядом лежал подросток, мальчик лет пятнадцати. На его еще таком детском лице застыла маска ужаса. Тут же по соседству лежали еще два мертвых женских тела. Увидев мертвецов, Лиза Хермер вскрикнула. Зверев перевернул старика.
– Это герр Рихтер из третьей квартиры! Это его внучка Карла, – указав на одну из женщин, сказала Лиза. – Мальчика и другую женщину я не знаю. Их застрелили?
Зверев оглядел тела.
– Их зарезали. Всех четверых.
– Oh mein Gott!
[21]Кто это сделал?
Послышался шум шагов, и из дальнего отсека вышел русский солдат. Он был в гимнастерке, но без пилотки. Его автомат был закинут за спину, в руках он держал полотенце и тщательно вытирал им руки. Зверев узнал Луковицкого.
