— Что это за песня, Хиса?
— Ой, это просто старинная колыбельная. По-моему, ей она нравится. Тебе нравится, да? — она приподнимает девочку повыше и улыбается ей, строя умильные рожицы. — Да, конечно, нравится.
— Мне тоже нравится, — смеюсь я.
Обычно после родов дочь остается в родительском доме почти четыре недели. Окаасан была бы счастлива петь птичке колыбельные. Даже бабушка приняла бы в этом участие, если бы все сложилось иначе.
Да если бы сама бабушка повела себя иначе, это тоже было бы возможно.
Я не жду, что мне позволят оставаться здесь четыре недели, но куда мне податься? И как я буду кормить свою девочку? Как мне расплатиться с Хисой? Мое уставшее сердце снова сжимается, и я тоскливо вздыхаю, затем стараюсь сосредоточиться. Хиса держит девочку так, что наружу торчат только ее иссиня-черные волосы. Я кладу щетку на колени и улыбаюсь.
— У нее на голове хохолок, как у клубнички.
Хиса пытается пригладить вихор двумя пальцами, но он тут же возвращается в прежнее положение.
— Ты уже придумала имя для этой ягодки? — со смехом спрашивает она.
Обычно на церемонию меймей, выбора имени, собирается вся семья. У моей девочки этой церемонии не будет, но имя у нее будет обязательно.
— Я думала назвать ее в честь окаасан, — говорю я, свивая волосы в жгут. — Но тогда у нее будет традиционное японское имя, а... — я смотрю на Хису и произношу очевидное: — А она не совсем традиционный японский ребенок. Значит, вместо имени, которое будет пытаться смешать ее с остальными, стоит выбрать такое, чтобы выделялось. Но какое именно, я не решила.
Хиса просто кивает. А что она может сказать? Со своей светлой кожей и округлыми глазами моя птичка и так отличается от других детей.
— Здравствуйте, Наоко, Хиса, — сестра Сакура, войдя, направляется прямо к ребенку. Ее платье цвета горчицы еще топорщится, словно только что надето после стирки и еще не успело обмяться от ее движений. По кромке подола цвет немного бледнее от износа, но в остальном он был ярким и жизнерадостным, как улыбка на ее лице. — Здравствуй и ты, яичко с глазами.
Я сдерживаю смех. Хаджиме считал, что выражение «яйцо с глазами» — странный синоним понятию «красивый». Я объясняла ему, что иметь лицо в форме идеального овала и с большими глазами считается большой удачей. А у нашей девочки для такого крохотного личика глаза были просто огромными.
Сестра и Хиса тихо переговариваются, и улыбка первой увядает. Она принесла шприц, чтобы набрать в него сцеженное молоко. Они боятся, что она теряет жидкость и плохо прибавляет в весе, ее плач становится тише. Беспокойство выжигает сердце до пустоты и лишает сил.
А птичке нужны мои силы.
Набрав в шприц молока, они берут мою девочку. Я выпрямляюсь и сажусь рядом с ней.
— Подержи ее прямо, она не должна поперхнуться.
Сестра Сакура касается кончиком шприца маленького языка и выдавливает несколько капель.
— Давать надо понемножку, чтобы она успевала справиться с этим количеством.
Я глажу ее головку, шепча ей ласковые слова.
— Вот молодец, — я улыбаюсь, когда ее губки смыкаются и она чмокает. — У тебя получается.
— Получается! — смеется Хиса. — Вы только посмотрите!
Сестра Сакура поправляет очки.
— И ты сможешь кормить ее сама, Наоко. Вот, попробуй, — и она протягивает мне шприц. — Только будь осторожна, давай по одной-две капли. И только после того, как она их проглотит, давай следующую порцию.
— Так она всегда сможет покушать, — сияю я от радости.
— Да, и так у нас будет надежда, — сестра Сакура касается моей руки. — Ты готова встретиться с настоятелем?
У меня тут же пропадает улыбка и обрывается сердце.
— Почему у тебя такое лицо? — ее брови сходятся на переносице, и от этого очки опять съезжают вниз. — Он всего лишь хочет поговорить с тобой и Сорой. Тебе не о чем беспокоиться, дитя.
Я киваю с вымученной улыбкой и сосредотачиваюсь на кормлении своего ребенка, но в моей голове уже появляются самые разнообразные сценарии событий. Матушка Сато потеряла деньги не только за мое содержание и обслуживание, но и за Сору и Хатсу, так что неудивительно, что она будет нас искать.
Если только у нее не пропала необходимость это делать.
Когда Сора входит в комнату, она почему-то прячет от меня глаза. Я холодею. Что-то случилось.
— Здравствуй, дитя, — сестра Сакура смотрит поверх очков на нее, а потом снова на меня.
— Можно нам с Сорой поговорить наедине, всего одну минутку? — я смотрю на сестру Сакуру, потом на Хису.
Хиса встает, но я не хочу, чтобы она выходила вместе с моей девочкой.
— Нет, я возьму ее. Все хорошо, я продолжу кормить ее, как только она проснется, — мои руки тянутся к малютке при мысли о том, что Матушка может уже быть где-то рядом.
Хиса осторожно передает мне ребенка, с любопытством поглядывая на Сору.
— Я скажу настоятелю, что вы обе здесь, — сестра Сакура касается моей руки.
Я киваю и двигаюсь на футоне, освобождая для Соры место.
— Сора, пожалуйста, садись. Расскажи, что ты узнала.
Она садится, ее губы плотно сжаты.
Но я должна добиться, чтобы они раскрылись и поведали мне свои секреты.
— Сора, ты нашла мою соседку Маико? — в ожидании ее ответа мое сердце чуть не выпрыгивает из горла.
Ее там не было, — плечи Соры со вздохом опускаются.
— А ее дочь была дома? Она присматривает за младшим братом, — в моей памяти всплывает чумазое хорошенькое личико Татсу с большими глазами, длинными ресницами. Я двигаюсь к Соре еще ближе, отчего моя девочка ворочается во сне. — Сора?
— Нет, — качает она головой. — Там никого не было. Дом был пустым.
— Пустым? А ты точно пришла в нужный дом? — сердце бешено колотится. — А в мой ты заходила?
Ее глаза наконец взглянули в мои, полные отчаяния. И я отвечаю на ее взгляд, так сильно прикусив губу, что чувствую вкус крови. Незнание плохих новостей от них не спасает.
— Сора, расскажи мне все. Я выдержу, — киваю я.
Она делает глубокий вдох.
— Старушка, которая называет себя бабушкой Фумико...
— Да! — знакомое имя возвращает мне надежду. — Она тоже помогала мне готовиться к свадьбе.
— Она сказала, что семья Маико переехала в другую деревню.
— Ох, — я киваю. — Ну хорошо, ладно. Наверное, так принято у эта... — и я спотыкаюсь о слово «эта». Эти люди переселяются туда, где есть работа. Я просто никогда об этом не задумывалась.
А она не говорила, куда именно? А Хаджиме она видела? — лихорадочные мысли заставляют меня засыпать Сору вопросами.
