Таким образом, как они утверждают, нам нужно позволить людям в меру своих способностей конкурировать на индивидуальном уровне и признать результаты этой конкуренции, даже если они означают распределение доходов, по мнению некоторых, в корне неравномерное и несправедливое. Они уверены, что это самая продуктивная и самая справедливая система: самая продуктивная, потому что продуктивные люди будут максимально мотивированы максимизировать результаты своего труда, а самая справедливая, потому что всех будут вознаграждать сообразно их вкладу в экономику.
Тут надо сказать, что справедливость оплаты труда людей в соответствии с их вкладом имеет одно важное предварительное условие. Заключается оно в том, что при таком подходе каждому человеку должен быть дан шанс попробовать себя на наилучшем для него рабочем месте, — то есть нам необходимо обеспечить абсолютное равенство возможностей. И это не какое-то тривиальное, очевидное требование. В прошлом многие общества официально ограничивали выбор образования и рода занятий из-за касты, пола, расы и религии (см. главу «Желудь»). Оксфордский и Кембриджский университеты, например, до 1871 года не принимали на учебу неангликанцев (католиков, евреев, квакеров) и не присуждали ученых степеней женщинам
[180]. При апартеиде в Южной Африке чернокожие и цветные (так тогда называли людей смешанного этнического происхождения) были вынуждены учиться в сильно недофинансированных и переполненных университетах для «небелых», что практически лишало их шанса получить после окончания вуза достойную работу.
На счастье, сегодня большинства этих форм дискриминации не существует, однако истинного равенства возможностей пока не достигла ни одна страна в мире. Женщинам в рабочей среде и теперь отказывают в равных возможностях с мужчинами на том сексистском основании, что они реже ставят карьеру выше семьи, а то и исходя из совершенно уж ошибочного и откровенно оскорбительного убеждения, будто женщины изначально, по своей природе, худшие профессионалы, чем мужчины. Расовая дискриминация в образовании, на рынке труда и при распределении должностей по-прежнему широко распространена во всех многорасовых обществах. Менее способные люди из этнического большинства частенько получают больше возможностей по сравнению с более способными представителями меньшинств.
Более того, дискриминация бывает даже частично добровольной. Во многих обществах некоторые учебные дисциплины — естественные науки, инженерия, экономика — принято считать «мужскими», и многие в высшей степени перспективные молодые женщины, по сути, «добровольно» отказываются их изучать, даже когда у них явно имеются для этого способности
[181]. В начале 1980-х на моем курсе факультета экономики в университете в Южной Корее училось всего 6 девушек на примерно 360 студентов, а на инженерном факультете вообще было всего 11 студенток на более чем 1200 человек
[182]. Заметьте, что какого-то официального правила, согласно которому женщины не могли изучать инженерное дело или экономику, не существовало, но многие способные студентки предпочитали «женские» предметы, такие как английская литература или психология, потому что общество и воспитание приучили их считать эти дисциплины более подходящими для них
[183].
Иными словами, если некоторым людям формально либо неформально не дают даже участвовать в конкуренции за лучшее место в системе образования или за хорошую должность на работе из-за характеристик, не имеющих отношения к их способностям (скажем, из-за пола, религии и расы), не стоит рассчитывать, что победит действительно сильнейший. Да и честной такую конкуренцию тоже не назовешь. Для справедливой борьбы совершенно необходимо обеспечить всем равенство возможностей.
А теперь представим, что в некоем обществе будущего (надеюсь, речь идет не о слишком далеком будущем) мы тем или иным образом добиваемся поистине равных возможностей для всех конкурентов. Предположим также, что все играют по одним и тем же правилам (на практике эти правила часто попираются — вспомните хотя бы о «наследственных» студентах в американских университетах: эти ребята пользуются преимуществами при поступлении просто потому, что в учебном заведении, куда они подали документы, когда-то учились их родители, а то даже бабушка или дедушка). Сможем ли мы сказать, что теперь должны принять любое неравенство, существующее в таком обществе, ибо у всех людей был одинаковый шанс конкурировать в одной и той же игре и по одинаковым правилам?
К сожалению, нет, не сможем.
Объясняется это просто. Тот факт, что все имеют равные возможности конкурировать по одним и тем же правилам, еще не означает, что конкуренция действительно справедлива. Мы же не назовем спортивный забег справедливым только потому, что все стартуют с одной и той же стартовой линии, если у кого-то из бегунов только одна нога или кто-то слеп на один глаз?
[184] Точно так же и в реальной жизни тот факт, что в теории все имеют равную возможность попробовать себя на любой желаемой работе, не делает конкуренцию честной, если у некоторых участников изначально отсутствует необходимый для этого минимум способностей; скажем, у кого-то из-за скверного питания в детстве хуже развит мозг, а у другого хуже с образованием, потому что он вырос в неблагополучном районе со скудным финансированием школ. Иными словами, равенство возможностей — понятие бессмысленное, если каждый член общества не обладает необходимым минимумом способностей для того, чтобы этими возможностями воспользоваться.
