Кроме того, мы ведь всегда можем принять коллективное решение о создании дополнительных рабочих мест с помощью соответствующих политических мер. Уже довольно давно, по крайней мере начиная с 1930-х годов, существует стандартная практика: в условиях экономического спада, когда компании частного сектора вынуждены сокращать свои расходы (урезая инвестиции или сокращая сотрудников), государство, напротив, увеличивает свои расходы, повышая тем самым уровень спроса в экономике, что со временем дает частному сектору стимул не увольнять работников или даже нанимать новых. Во время пандемии COVID-19 правительства многих богатых стран доходили до того, что выплачивали людям значительную долю зарплаты (в Великобритании до 80%), дабы не допустить увольнения «лишнего» персонала. А еще государство может создавать новые рабочие места посредством регулирования — и уже делает это. Когда на государственном уровне вводится правило, требующее большего количества персонала на одного человека, скажем в сфере образования (число учителей на одного ученика в школах, воспитателей на одного ребенка в детских садах), здравоохранения (число врачей или медсестер на одного пациента в больнице) или ухода за пожилыми людьми (число санитарок на одного человека в домах престарелых), это неизменно ведет к созданию дополнительных рабочих мест в этих отраслях. А как нам весьма наглядно продемонстрировала пандемия COVID-19, именно в эти сферы необходимо нанимать больше людей, чтобы предоставлять действительно качественные услуги (см. также главу «Перец чили»).
Учитывая, что в этой игре задействовано множество факторов и сил — разнонаправленных, действующих самым непредсказуемым образом и в течение очень долгого времени, — никто на свете не скажет вам точно, способствует ли автоматизация безработице в целом или нет. И неважно, о какой отрасли идет речь: будь то сбор клубники, ткацкое производство хлопчатобумажной ткани или журналистика. Но вот уже на протяжении четверти тысячелетия непрерывной автоматизации у большинства людей все-таки была работа (хотя многие из рабочих мест были далеко не идеальными, а то и опасными или сопряженными с угнетением). И это позволяет нам предположить, что общее влияние автоматизации на занятость населения до сих пор не являлось сплошь негативным.
Тут кто-то из вас может возразить, что на этот раз все по-другому, ведь сейчас машины начинают заменять людей на тех видах работ, которые раньше совершенно не рассматривались как объект автоматизации. Но такова уж природа технического прогресса — большинство людей не замечают его поступи, пока он не придет. Если бы вы на заре XX века сказали британской леди из верхней прослойки среднего класса, что через несколько поколений львиную долю работы ее горничных будут выполнять разные приспособления, она бы рассмеялась вам в лицо. Но потом появились стиральные машины, пылесосы, микроволновые печи, холодильники, специализированная техника для производства готовых блюд и так далее и тому подобное. А скажи вы японскому слесарю году эдак в 1950-м, что через несколько десятилетий большую часть его работы будет выполнять машина (токарный станок) под управлением другой машины (компьютера), он и вовсе счел бы вас сумасшедшим. Но сегодня станки с числовым программным управлением (ЧПУ) считаются стандартом на производстве всех экономически развитых стран мира
[244]. А еще лет через пятьдесят, возможно, нашим потомкам будет очень трудно понять, почему в начале XXI века было так много людей, считавших, что труд так называемых белых воротничков невозможно автоматизировать.
Все вышесказанное отнюдь не означает, что мы с вами можем игнорировать влияние автоматизации на уровень занятости. Она действительно уничтожает одни рабочие места, хотя и создает другие, и ее воздействие на тех, кто лишается работы, поистине разрушительно. И даже если совокупное влияние автоматизации на общую занятость населения не является негативным в долгосрочной перспективе, вряд ли это послужит большим утешением для людей, которые из-за нее становятся безработными.
Теоретически те, кого уволили, так как роботы и станки сделали их навыки устаревшими и невостребованными, могут переквалифицироваться и найти другую работу. Именно это стандартно предлагали и предлагают сторонники свободного рынка, считающие, что люди становятся безработными прежде всего потому, что не хотят работать по действующим ставкам заработной платы. В реальности же пройти переподготовку, необходимую для нового трудоустройства, без всесторонней поддержки государства сегодня очень трудно, а то и вовсе невозможно. Особенно если человек не готов идти на низкоквалифицированную работу: расставлять товары на полках в супермаркетах, убирать офисные помещения или охранять строительные площадки. Уволенным работникам надо получать пособия по безработице, которые помогут им пройти весь процесс переподготовки, не испытывая лишений в самом необходимом. Им нужен доступ к эффективной системе переподготовки, предполагающей государственные субсидии для соответствующих учебных заведений и/или для студентов. Им необходима эффективная (а не оказанная для галочки) помощь в поиске новой работы вроде той, которая сегодня предоставляется в Швеции и Финляндии благодаря программам активной политики рынка труда
[245].
На автоматизацию в наши дни смотрят как на разрушителя рабочих мест, хотя это совсем не так — точно так же, как большинство людей ошибочно считают клубнику ягодой. Нам нужно увидеть автоматизацию такой, какова она есть. Это вовсе не разрушитель работы в чистом виде. И не один лишь технический прогресс определяет количество доступных рабочих мест на рынке труда. Наше общество при желании вполне может принять меры для их создания — посредством правильной фискальной политики, изменения политики на рынке труда и более жесткого регулирования конкретных отраслей.
Только начав видеть автоматизацию такой, какова она на самом деле, мы сможем на корню задавить технофобию (то есть убеждение, что автоматизация — это зло) и пессимизм молодых работников («мы никому не будем нужны»), которые начинают заполонять наш мир.
Глава 17. Шоколад
В которой плитка молочного шоколада раскрывает секрет экономического процветания Швейцарии, не связанный с банковским делом или элитным туризмом
