Это был Мэтт. Сделав глубокий вдох, я взяла трубку.
– Привет, – сказал Мэтт.
Я молчала, не зная, что говорить.
– Хм, привет. Как Сесили?
– Неважно. Я сказал ей сегодня утром. С тех пор она не отходит от меня, впрочем, в конце концов она измучилась от слез и задремала в нашей кровати.
Мои глаза мгновенно наполнились слезами.
– Могу я чем-то помочь?
– Да, но не сейчас. – Он шмыгнул носом или, возможно, это был вздох или небольшой насморк. – Я звоню, чтобы сообщить тебе, что похороны будут в понедельник в Бэрроне на Плимут-роуд. Дженни кремируют, то есть это просто прощальная церемония. Наши родственники прилетают сегодня и завтра… – Он умолк.
– Ты не против, если я сообщу друзьям и знакомым?
– Я не знаю… нет, не против. Я думаю, что все уже знают. – Он явно разговаривал сам с собой. Я сразу поняла это, потому что постоянно делала то же самое.
– Мэтт? Я не знаю, что говорить. Я имею в виду, по поводу того, от чего умерла Дженни.
Он секунду молчал, и я подумала, не зашла ли я слишком далеко. Потом он сказал:
– Полагаю, что лучше особо об этом не распространяться.
О чем – об этом?
– Хм.
– Скажи, что она случайно превысила дозу выписанных лекарств.
– Ты… – Я замолчала, пытаясь взять себя в руки. – Ты уверен? Отчет по токсикологической экспертизе уже готов?
– Для полного отчета требуется несколько недель, но мне сказали, что все «довольно ясно». – Он горько усмехнулся. – Именно так выразился следователь. Он сказал, что часто видит такое. Дженни выпила недостаточно для того, чтобы назвать это самоубийством, и нигде не нашли ни записки, ни чего-то в этом роде. Зная, что в прошлом она…
«Что – в прошлом?» – хотелось спросить мне. Но я ничего не сказала.
Он продолжал:
– Они сказали, что иногда достаточно перебрать одну или две таблетки. А потом ты отключаешься. Она перестала дышать. Вот как это произошло, – тихо добавил он. А потом сказал громче: – Это был несчастный случай. Важно, чтобы все знали об этом. Она не пыталась убить себя. Она не хотела умирать.
Меня опять затошнило, и, хотя я за весь день съела лишь половину протеинового батончика, я закрыла свой ноутбук, чтобы меня не вырвало на клавиатуру.
– Нет, конечно, нет, – прошептала я.
– Спасибо за понимание.
– Конечно. – Я помолчала. – Мне и в голову не приходило, что она принимает обезболивающие.
– А вот это, я уверен, было не случайно, – сказал Мэтт.
Я почувствовала себя дурой. Из его замечания вытекало, что, если бы Дженни хотела поставить меня в известность, она сказала бы мне. Но почему она решила оставить меня в неведении? Я бы не осудила ее. Я бы не стала распространять слухи по всему городу. Я не сказала бы даже Санджею, если бы ей так хотелось.
– Пенелопа, насчет того вечера.
– Да?
– Нет необходимости, чтобы кто-либо еще знал о том, что мы с Дженни ссорились, или о том, что у нее были проблемы.
Я буквально окаменела, я вряд ли вздрогнула бы, если бы меня кольнули иголкой.
– Хорошо, – сказала я.
– Поэтому, – продолжал Мэтт, – если бы вы с Санджеем могли сказать, что она нарушила предписания врача, я был бы вам очень благодарен.
– Хорошо, – снова сказала я.
– Спасибо тебе, – сказал он. Потом он добавил то, что подвело черту под всем нашим разговором: – Ты понимаешь, что я беспокоюсь прежде всего о Сесили. Я не хочу, чтобы она выслушивала гадости о своей матери, пока не подрастет и не узнает правду.
– Безусловно, – сказала я. Мой голос напоминал голос робота или, возможно, записанный голос человека, потерявшего способность выражать свои эмоции.
Я отключилась, чувствуя себя опустошенной.
Правду.
Что было довольно откровенно, не так ли? Вопреки всем доказательствам обратного, Дженни не ладила с мужем. Она, как это ни ужасно, привыкла справляться со своей тайной болью, скрывая ее за сверкающей ширмой брака.
И она предпочла все скрыть от меня.
Глава 9
После долгих переговоров, которые вел Санджей, Рия на несколько дней приехала из пригорода Чикаго, чтобы присмотреть за Стиви и Майлзом.
– Не беспокойся обо мне, – сказала я, когда Санджей плюхнулся на водительское кресло своей машины, которая была не такая старая, как моя. – Конечно, было бы намно-о-ого легче, если бы ты дал телеграмму, но со мной все будет в полном порядке.
– Она приехала, Пенни, – сказал Санджей, поворачивая ключ зажигания. Он был одет в серый костюм, и, хотя рубашка была ему слишком свободна, а галстук казался длиннее, чем следовало, он выглядел очень привлекательным, я не видела его таким несколько месяцев. – Не знаю, чего еще нам желать.
– Мы можем желать, чтобы твоя мать не была кретинкой, – сказала я. – Мы не должны были заставлять ее проводить время с собственными внуками, пока мы будем оплакивать мою самую близкую подругу.
– Тпру! – сказал Санджей, выезжая задним ходом с подъездной дорожки. – Это на тебя не похоже. Я знаю, что ты огорчена, но давай сосредоточимся на главном, ладно? Мама здесь, и она помогает нам.
Огорчена? Огорчена, поняв, что твое лучшее черное платье полиняло и приобрело рыжеватый оттенок оттого, что ты доверила стирку мужу, который подтвердил твои давние подозрения в том, что высокий результат IQ обратно пропорционален практическому интеллекту? Огорчена, обнаружив, что твой сын снова описался в постели и не счел нужным признаться в этом? Огорчена, узнав, что, сколько бы ты ни брызгала дезодорантом, избавляя его комнату от запаха засохшей мочи двухдневной давности, все бесполезно?
Я была не огорчена, я была взбешена.
– Возможно, мне не по себе, потому что именно сейчас я думаю о том, что, если твоя мать скажет Стиви хоть слово о том, что она пухленькая, я лично прирежу ее, – сказала я, разглаживая ткань своей черной юбки. Дважды в неделю я надевала ее на работу, и мне казалось не слишком приличным, что я надела ее на похороны Дженни. Но поскольку мое любимое платье было испорчено, то оставалось выбирать между новым черным платьем, которое высосало бы из меня все жизненные соки, и строгим брючным костюмом. Если бы Дженни была еще жива, а я шла бы на чьи-то похороны, она одолжила бы мне свое свободное, но, однако, стильное, черное платье и помогла бы уложить волосы локонами или косами, что почему-то не делало меня похожей на Хайди
[6]. Она умела делать такие вещи.
