У меня запылали щеки, но если Расс и почувствовал мою неловкость, то не подал виду. Вместо этого он с прежней улыбкой сказал:
– Замечательно. Забеги в мой кабинет в час дня, чтобы мы смогли подготовиться.
* * *
– Итак, – сказал Расс, когда мы несколько часов спустя шли по медицинскому кампусу к деканату. – Как ты, держишься?
До конца июля оставалось несколько дней, и солнце светило ярко, высушивая кофе, пролитый утром на мои брюки. Тем лучше, так как мне было проще не думать о том, было ли то притяжение, которое я ощутила утром к Рассу, чем-то из ряда вон выходящим.
– Я в порядке.
Он посмотрел на меня.
– Правда? Потому что у тебя уже целых пять минут как подрагивает веко.
Мое веко трепетало целыми днями, а не минутами. Не то чтобы это беспокоило меня. Я знала, что это связано со стрессом. Но, слава богу, Расс указал мне на это. Это означало, что я наверняка постараюсь исправить положение.
– Я в порядке, – повторила я.
– Знаешь, было бы хорошо, если бы ты передохнула, тебе это необходимо, – сказал он.
То есть чтобы он смог внезапно атаковать и стать единственным управляющим нашего отдела? Ни за что.
– Мне лучше быть на работе, – сказала я. – Быть занятой лучше, чем бездельничать. – Да, быть в движении, значит, не думать ни о чем другом, кроме задачи, которая стоит перед тобой.
Он скептически посмотрел на меня.
– Как скажешь, Пен.
Мы как раз дошли до административного здания, где был расположен деканат. Когда Расс толкнул дверь, открывая ее передо мной, нам в грудь ударил порыв ледяного воздуха. В моей голове вдруг возник вопрос, и я открыла рот, прежде чем на секунду задуматься, стоит ли мне это озвучивать.
– Эй, что ты знаешь о назначении обезболивающих препаратов?
Расс не учился в медицинской школе, но был очень сведущ в проблемах здоровья, начиная с самых банальных и заканчивая самыми невразумительными. Он утверждал, что это оттого, что он всегда работал только в отделе развития, но я бы не удивилась, узнав, что он каждое утро встает пораньше для того, чтобы, до того как пойти в спорт-зал, просмотреть научные журналы.
Когда мы шли по коридору, он быстро окинул меня взглядом. Я почувствовала облегчение от того, что его глаза не взволновали меня и он снова стал казаться мне обычным, прежним Рассом.
– Ты хочешь, чтобы я ответил корректно или правдиво?
– Последнее.
– Скажу сразу, что мне хватило всего одной таблетки «Викодина», чтобы понять, что больше я не приму ни одной. Впрочем, все зависит от конкретного человека. Одни после болеутоляющих засыпают. Другие испытывают эйфорию, им кажется, что они на все способны, и обычно из-за этого они попадают на крючок. Если врач назначает их тебе, что ему не следует делать, не испробовав других вариантов, лучше надеяться на то, что ты относишься к категории тех, кто отключается. – Теперь он пытливо уставился на меня. – Скажи мне, что не принимаешь эту дрянь, Пенни. Это убьет тебя.
Я несколько раз моргнула, чтобы заставить себя собраться с силами. Менее чем через две минуты я должна была обсудить с деканом благотворительный взнос, который способен укрепить или прервать мою карьеру, и мне не следовало входить к нему с подрагивающими губами и веками. Кроме того, я только что раскрыла большой секрет коллеге, с которым у меня были шероховатые отношения.
– Прошу тебя, не говори никому об этом, – сказала я.
Мы как раз подошли к столу секретарши декана, и Расс напомнил ей, что нам назначена встреча. Потом он повернулся ко мне.
– Не скажу, – тихо проговорил он. – Но, кстати, не думаю, что стоит скрывать зависимость.
* * *
В тот же день, когда в офисе не осталось никого, кроме вахтера и меня, я, сев за стол, задумалась над словом, которое употребил Расс.
Зависимость.
Мэтт не употреблял этого слова, но факты говорили сами за себя.
Как давно Дженни подсела на болеутоляющие? Как я могла не заметить, что что-то не ладится?
«Пен, как давно ты не замечаешь того, что не ладится в твоем браке? – услышала я вопрос Дженни. – Вот уже несколько лет, как ты прячешь голову в песок».
– Кто бы говорил, – пробормотала я.
Как только что напомнила моя воображаемая подруга, мне нужно было сосредоточиться на своем браке. Но чего я на самом деле хотела от Санджея? И чего я желала для нас?
Я могла бы попросить его хотя бы изредка откладывать свой проклятый телефон, но будет ли этого достаточно для того, чтобы ослабить глубокое раздражение, которое я чувствовала к нему?
Нет. А вот попросить его, чтобы он больше помогал мне по дому и с детьми – без напоминаний с моей стороны, – я могла бы. Итак, это будет моей первой просьбой.
Что еще?
Безусловно, он должен начать приносить в дом больше, чем несколько сотен долларов и редкий чек от своих родителей, что случалось время от времени. Я была признательна за то, что у меня была возможность поддерживать финансовую платежеспособность нашей семьи, даже если иногда меня тревожила мысль о том, что случилось бы, если бы я, скажем, провалилась в люк с открытой крышкой и получила бы неизлечимую черепно-мозговую травму. Но наша финансовая сделка, похоже, стала бессрочной, от чего среди ночи я просыпалась почти так же часто, как от того, что Майлз писался в постель. Тогда Санджей говорил мне, что все в порядке, что он довольно скоро будет зарабатывать больше денег.
Но пока он не зарабатывал, и, хотя мне было противно говорить ему об этом, все было не в порядке. Я прикусывала язык, потому что боялась, что правда разрушит его самоуважение и задушит его амбиции. Когда однажды утром он сначала попросил меня сесть и сказал, что бросает медицинскую школу – «Сегодня, Пенни. Я буквально не в состоянии задержаться там даже на день», – я почувствовала, главным образом, облегчение, он выглядел чертовски несчастным.
– Что ты собираешься делать? – спросила тогда я, и он признался в том, что хочет вернуться к литературному труду.
Я готова была танцевать от счастья. Я представляла, как он осуществит свою мечту и даже добьется финансового успеха, в конце концов, мы знали кучу авторов, которые хорошо зарабатывали. Например, наша подруга Алекс оставила работу в издательстве и стала автором-фрилансером, и теперь ее доход исчислялся шестизначной цифрой.
Но потом Санджей сказал, что хочет написать книгу о джазе. Я точно не помню, как дальше развивался наш разговор, но в какой-то момент я призвала его быть реалистом и задуматься о более быстром способе пополнить наши доходы.
Больше он никогда не заводил разговор о книге.
Урок не прошел даром. После того как Майлз начал ходить в детский сад на полный день, Санджей обратил свое внимание на фриланс, а я, какую бы идею он ни предложил, махала в воздухе своим невидимым помпоном и кричала «Ура!», втайне вздыхая от облегчения, когда ни одна из них не выливалась более чем в несколько тысяч слов.
