– Хорошо, – сказал он. Он произнес это слово с вопросительной интонацией. И посмотрел на меня, ожидая, что еще я скажу.
– Это все, – сказала я ему. – До скорого.
Я не была психотерапевтом, но Сесили, вероятно, кажется, что она должна вести себя так, будто у нее все в порядке, точно так же, как делала Дженни, поняла я, внезапно ощутив острую боль. Время от времени печаль будет напоминать о себе, но Сесили, вероятно, будет казаться спокойной и уравновешенной, и все будут говорить, что она очень, очень мужественная.
А когда всем надоест хвалить ее, никто, возможно, и не заметит, что она начнет заполнять обыденные пустоты, оставшиеся после матери. Что ее горе будет следовать за ней, как тень.
Что она отчасти лишена детства, и это будет преследовать ее еще долго, даже когда она вырастет.
* * *
В тот вечер я притащила прямо к кровати свой ноутбук и стакан воды. Я намеревалась закончить обзор, но, посмотрев на вмятину на простынях у себя за спиной, вспомнила, что еще не отправила Санджею, который работал внизу, свой список с просьбами. Я должна была отправить их ему по электронной почте два дня назад, после того как мы с ним поговорили. Ладно, лучше поздно, чем никогда. Открыв почтовый ящик, я стала печатать.
Привет. Вот мой список.
Зарабатывать больше денег. Возможно, найти работу на неполный день.
Больше помогать по дому и с детьми.
Проявлять заинтересованность, находясь рядом со мной.
Ц. о., Пенни
Но имела ли я право подписать, что целую и обнимаю, после того как передала мужу краткий перечень его личных и супружеских упущений?
Я удалила «ц. о.» и написала:
Затем, по непонятной для меня самой причине, это я тоже удалила и заменила словом «Люблю».
Потом я быстро стукнула по клавише «Отправить», не давая себе возможности снова передумать.
«Молодец», – услышала я голос Дженни.
Меня больше не тревожило то, что я теряю рассудок, в любом случае он, вероятно, был утерян много лет тому назад. Но эти разговоры с Дженни казались мне невозможными, и не только потому, что она была мертва. Что за человек был тот, с кем я разговаривала? Подруга, которую, как мне казалось, я знала, или женщина, скрывавшаяся за всем этим внешним лоском?
Неважно, возможно это или нет, но я по-прежнему чувствовала, что обязана найти ответ.
– Спасибо, – сказала я. – Я стараюсь.
– С кем ты разговариваешь? – В дверном проеме появился Санджей с зубной щеткой в руках.
– Сама с собой, – соврала я.
Он вскинул брови.
– Я должен обеспокоиться?
Вероятно. Но хотя это было не совсем честно, я не была готова рассказать ему о коротких разговорах между Дженни и мной.
– Я в порядке, – сказала я.
– Знаешь, если ты не в порядке, то это нормально.
Я нахмурилась.
– Что это значит?
Он вздохнул.
– Это значит, что я люблю тебя, Пенни.
Потом он ушел. Я услышала, как под его шагами скрипит пол в коридоре, а затем – звук закрывающейся двери ванной. Я крепко зажмурилась, ожидая снова услышать Дженни. Вместо этого все мои мысли куда-то исчезли, и я погрузилась в глубокий сон без сновидений.
Глава 15
Большинство людей говорят, что хотят знать правду. То есть они хотят знать ее, если она приятная. Я с удивлением осознала, что большинство наших общих друзей и знакомых успокоились, когда им объяснили, что Дженни стала жертвой невыясненной ошибки в рецепте. («Это происходит чаще, чем ты думаешь», – сказал Арджун, отец Санджея, а поскольку он выписывал рецепты, то знал.) Я размышляла, верят ли они в это или думают, что дополнительная информация, возможно, опорочит память Дженни.
Джэл была не как все. Через несколько дней после того, как я передала Санджею свой список, мы встретились с ней, чтобы пропустить по стаканчику. Я давно хотела увидеться с ней, но все время откладывала, наш разговор во время прощальной церемонии навел меня на мысль о том, что она засыплет меня вопросами о смерти Дженни.
Я не ошиблась.
Не успели мы сесть, как она начала спрашивать. Что это было за лекарство? Предъявила ли семья Суит иск аптеке, где был отоварен рецепт? Как насчет врача или даже фармацевтической компании? Виноваты ли они? Кто-то же должен нести ответственность.
Я сама задавала себе некоторые из этих вопросов, но все, на что я была способна, это вяло отвечать, что не знаю. Мне было противно лгать, и я была почти уверена, что совершаю ошибку. В отчаянии я наконец предложила ей связаться с Мэттом и спросить у него. Мне стало легче, когда она сказала, что так и сделает.
– Еще одно, – сказала Джэл. Она помахала нашему официанту пустым бокалом из-под вина. Потом посмотрела на мой бокал, который был почти полон. – По крайней мере, горе не превращает тебя в пьяницу.
– Просто я сегодня устала. – Я отпила глоточек вина. Если бы мне не нужно было быть начеку, я, вероятно, опрокинула бы залпом весь бокал и тут же заказала бы новый.
– Черт возьми, мне так жаль. Я виделась с Дженни почти за два месяца до ее смерти. Правда, я так переживала из-за того, что не могу ни с кем увидеться после рождения Калеба, – сказала она, имея в виду своего третьего ребенка.
Не только она. По воле случая наши дружеские связи ослабли примерно в то время, когда из нашего круга почти выпала Соня. К тому моменту, когда я столкнулась с Джэл на поминальной службе по Дженни, прошло около полугода с тех пор, как мы не виделись с ней, и я почти не узнала ее. Джэл похудела – от того, что беспрестанно кормила ребенка грудью и не успевала поесть, как сказала она извиняющимся тоном, вероятно, потому что на меня рождение ребенка произвело обратный эффект, – а в ее черных волосах проглядывала седина. Лицо было не накрашено, а вокруг глаз образовалась сеточка из тонких морщинок. Она выглядела на десятки лет старше, чем тогда, когда мы встречались в последний раз, как будто у нее на лице вдруг выступили все прожитые ею годы.
– Послушай, мы все сожалели о том, что не встречаемся, – сказала я Джэл. – Не мучай себя.
– Да, но я избегала Дженни по ложной причине. Я чувствовала себя такой виноватой, забеременев Калебом в то время, когда она так боролась со своим эндометриозом. И, знаешь, когда уже не за горами сорок… казалось, что эта глава ее жизни уже окончена. Наверное, это было тяжело для них с Мэттом.
Я молчала, не донеся бокал до рта, и думала, что ответить. Я знала, что Дженни хочет второго ребенка, но в то же время она говорила, что любит свою семью из трех человек такой, какая она есть.
Теперь мне пришлось усомниться, все ли я знала.
