«Как ты отнесешься к тому, чтобы поехать в Нью-Йорк не в одиночестве?»
Глава 26
Девятичасовой дороги было достаточно для того, чтобы все до единого сомнения забродили и поднялись в моем сознании. После четырех суток с Рией кровь моих детей, вероятно, превратится в кукурузный сироп. Иоланда, скорее всего, поймет, что должность, которую мы делили с Рассом, лучше подходит для одного человека. А самым пугающим из моих страхов был страх того, что для нас с Санджеем эта поездка ничего не изменит.
Последнее было наиболее вероятным. По пути мы болтали о работе, о детях и даже о Мэтте. Но бо́льшую часть времени я смотрела в окно, пока Санджей барабанил пальцами по рулю и подпевал, слушая заготовленные для поездки записи. Между нами не пролетела даже искра взаимопонимания, на которую я надеялась.
Но едва я увидела зубчатый край горизонта, в моей душе расцвело неожиданное волнение. В Нью-Йорке я начинала свою карьеру. Именно там я перестала быть брошенным матерью ребенком и превратилась во взрослую женщину со своей собственной историей. У нас с Санджеем все начиналось в этом городе – в тот день, который запомнился каждому ньюйоркцу.
В то утро мы вместе были в офисе, Санджей работал в Hudson всего несколько недель, я к тому времени проработала там год. Помню, как я зашла в лабиринт из кабинок, где стоял мой стол, и поняла, что многие из моих коллег отсутствуют, а потом профланировала до комнаты отдыха, где увидела, что все толпятся у телевизора.
– Что происходит? – спросила я Алекс, видя съемку горящей Северной башни.
– Полагают, что это был винтовой самолет или, возможно, чартерный рейс, – сказала Алекс. – Странное происшествие.
Но не прошло и минуты, как пораженный диктор сообщил, что Южная башня тоже горит.
Это не был несчастный случай.
Наш главный редактор потребовал, чтобы мы сохраняли спокойствие, пока не поступило распоряжение от мэра или от федерального правительства, либо от того, кто мог бы сказать нам, что делать дальше. Наш офис располагался в центре города, который, возможно, был следующей целью, но кто знает, где безопасно? Во всяком случае, никому не нужно было напоминать о том, что важно сохранять спокойствие, все мы были необычайно спокойны, когда звонили своим любимым, чтобы сообщить им о том, что мы живы, по крайней мере, пока живы, а потом возвращались к телевизору и настольным радиоприемникам, чтобы осмыслить, что происходит.
Потом обрушилась Южная башня.
Малколм мгновенно заявил, что он уезжает – к тете, которая пообещала довезти его на машине отсюда до штата Род-Айленд. Потом Алекс, поцеловав меня в обе щеки, снова спросила, не хочу ли я поехать с ней и компанией ее друзей, они собирались добраться до Нью-Джерси. Я не поехала, хотя не могу сказать почему. Я уже позвонила отцу и брату, которые призывали меня спасаться бегством, но, поскольку метро и железная дорога уже не работали, я не думала, что это возможно.
Потом в нашем офисе отключились телефонные линии, и стало ясно, что ожидание в здании, находившемся в двух кварталах от Таймс-сквер, было уже не безопасным.
Быстро собрав вещи, я пошла к лифтам, думая, какова вероятность того, что будет выпотрошен весь остров Манхэттен, и что лучше – отправиться в свою квартиру в Верхнем Ист-Сайде или… куда-то еще? Когда я подошла к лифту, там стоял Санджей.
– Надо пойти по лестнице, – сказал он.
– Прости? – сказала я.
Первоначальное притяжение, которое я почувствовала при нашем знакомстве, не исчезло, но тогда я заставила умолкнуть всякий инстинкт спаривания. Хотя романы в нашем отделе новостей не были под запретом, связи с коллегами не приветствовались. Но в то утро меня меньше всего волновала благопристойность. Когда наши с Санджеем взгляды встретились, во мне внезапно возникло всепоглощающее желание.
– По лестнице, – повторил он. Он все еще смотрел на меня. – Нам надо пойти по лестнице на случай, если отключат электричество.
– Верно подмечено.
За нашими спинами вприпрыжку пробежал главный редактор и, не признав нас, исчез в лестничном колодце.
– Куда ты направляешься? – спросила я Санджея, когда мы стали спускаться по двадцати пролетам, ведущим в вестибюль.
– На север.
– В Гарлем, в Бронкс или в Канаду?
– Если все пойдет хорошо, то в Канаду. Но в данный момент – в свою квартиру в Гарлеме.
Санджей правда жил в Гарлеме?
– До следующего года я присматриваю за квартирой своего старого профессора, – объяснил он. – А ты куда?
– Еще не знаю, – призналась я. Я все еще пребывала в шоке, но начал прорываться страх. Я совершенно не понимала, где сейчас безопасно и как поступить разумнее.
Не знаю, как описать выражение глаз Санджея, разве что оно было такое же, как у меня.
– Я тоже, – признался он.
Мы остановились на лестничной площадке между этажами, и Санджей положил руку мне на спину. Его прикосновение было легким, хотя я до сих пор помню, как по моему позвоночнику прокатилась волна дрожи от того, что может произойти.
– Почему бы тебе не поехать со мной? – тихо сказал Санджей.
Я ответила не колеблясь:
– Да.
Теперь, шестнадцать лет спустя, мужчина, которого я неожиданно возжелала, был моим мужем. Когда мы вынырнули в город из туннеля Холланда, Санджей взял меня за руку.
– Я рад, что ты здесь, – сказал он.
Я подумала, вспоминал ли он, так же как и я, о том, как у нас все начиналось?
– Я тоже, – сказала я.
* * *
У Малколма и Джоан были штабеля еженедельника New Yorker. Экземпляры журнала были помяты и потрепаны, а многие страницы были загнуты, что свидетельствовало о том, что в отличие от нас с Санджеем, несколько лет назад отказавшихся от подписки, чтобы сэкономить деньги и спасти несколько деревьев, Малколм и Джоан их действительно читали.
– Может быть, мы жили бы так же, если бы у нас не было детей, – заметила я Санджею, отыскивая свежий выпуск. В лофте наших друзей были высокие сводчатые потолки, а пол был сделан из красного дерева. Вся южная стена полностью состояла из окон, другие стены, как и бо́льшая часть мебели, были белыми. Немногочисленные украшения были из стекла. Стиви и Майлз за час разорили бы здесь все.
Санджей выглянул в окно. С высоты третьего этажа было видно, что наше прежнее бруклинское окружение обновилось. Такова жизнь. Я все еще помнила, как Роджер, редактор, брак которого разрушился из-за виски, жаловался на то, что закрылись последние непристойные театры на Таймс-сквер. Как он говорил, самому ему было наплевать на подобного рода заведения, принципиальным было то, что за деньги можно купить все, что лишено блеска, и покрыть это пластиком.
– Может быть. Не уверен, что хотел бы жить в подобном месте, – сказал Санджей. – Но четыре дня без детей я проведу.
