– Вот! Стало мёртвым! То есть перешло в вашу категорию, мой друг. Сжальтесь надо мной, над моими служащими, над моим непревзойдённым шеф-поваром, над моей pauvre maman!
[13] Мы так долго готовили отель к сезону, столько сил вложили, столько денег, много-много денег…
– Успокойтесь, старина, – мягко сказал Каннингем. – В конце концов, мы не знаем наверняка, от чего именно скончалась эта женщина.
– Oh, mon Dieu…
[14]
– Вполне вероятно, что у неё действительно было слабое здоровье, как заверил нас её муж.
– Муж, муж… Ах… А как же следы того порошка на бутылке? Вы говорили его название…
– Веронал, судя по специфическому горьковатому привкусу.
– Да, веронал. Разве это не указывает на то, что кто-то отравил бедную мадам?
– Пожалуй, что да.
– Ах, mon ami
[15], я даже не знаю, что хуже – слабое сердце или убийство! И то, и другое – плохая реклама для меня! Люди приезжают сюда, чтобы отдохнуть и покататься, а если они прослышат, что тут люди мрут, не доехав до отеля, то пойдут слухи, что здесь какие-то особые перепады давления и можно умереть прямо в фуникулёре! А я знаю, что такие слухи не заставят себя ждать. Однажды я сам пошёл на такую низость, в расчёте подпортить репутацию конкурентам!..
– Успокойтесь, старина! Присядьте.
Месьё Фабьен скрестил на груди непослушные руки и сел на диван.
– Говорила мне maman заниматься виноградниками в Провансе…
– Напомните, почему вы затеяли этот бизнес в Югославии?
– Деньги, дорогой друг! Здесь катастрофически дешевле делать деньги!
– Да, верно, вы ведь говорили…
– Но теперь всё пропало! – Лицо месьё Фабьена спряталось в ладонях.
Мистер Каннингем сказал рассудительно:
– Нам следует дождаться результатов вскрытия. Как только станет известно, что произошло с миссис Робинсон, будет ясно, в каком направлении нам следует двигаться. В любом случае, местная полиция уже допросила семью Робинсон и других гостей отеля. Все приличия соблюдены. Не волнуйтесь, мой друг! Всё будет в порядке.
– Ах, приличия! Что мне до приличий! Вы помните, что началось после того, как в Сараево убили эрцгерцога?!
– Боюсь, слишком хорошо помню.
– Вот о чём я беспокоюсь!
– Но ведь с той войны началась наша с вами дружба.
– Ах, дорогой Поль! Как бы мой скромный отель не стал той песчинкой, с которой начнётся буря!
Пол Каннингем знал своего друга слишком давно и обстоятельно. Месьё Фабьен был добрейшей души человек. С какой честью и отвагой этот невысокий француз носил форму и защищал свой народ! Месьё Фабьен не отступит ни за что.
– Ах, сам не знаю, чего хочу от вас! Наверное, я уже слетел со всех катушек и сошёл с ума, как и моя pauvre maman…
Каннингем хотел бы вновь повторить, что ничего нельзя поделать до того, как будут известны результаты вскрытия, но знал, что это было бы неправдой. Вернее, не совсем правдой.
Он произвёл задумчивый вздох, после которого сказал:
– Вы хотите ясности, мой друг.
– Верно!
– Хотите вновь ощутить твёрдую землю под ногами, и как можно скорее.
– Mais oui, mon Dieu!
[16]
– Вы как нашкодивший школьник, подложивший лягушку учительнице и не знающий, обнаружила она пакость или нет, а вас уже начала мучить совесть.
Месьё Фабьен резко прекратил страдать и с непониманием уставился на Каннингема. Офицер понял, что лягушка была явно не к месту.
– Каждая минута в неизвестности для вас подобна пытке.
– Да-да! Подобна пытке! Подобна кошмару!
– Но я готовлю вас, мой друг, к ещё большему кошмару. Если окажется, что миссис Робинсон и в самом деле отравили, то мы окажемся в беде и навряд ли продвинемся в деле.
– Oh la-la, la-la…
– Oh la-la, – подтвердил Каннингем. – Видите ли, здоровье может подвести каждого, и я верю, что в случае подтверждения естественной смерти местная полиция сделает всё возможное, чтобы ваша репутация не пострадала. В конце концов, ваш замечательный отель привлекает туристов, приносит прибыль этой стране, вы платите налоги…
– Mais oui, mais oui… Много налогов…
– Но если окажется, что миссис Робинсон отравили, и, как я предполагаю, вероналом, то тут мы зайдём в тупик.
– Тупик… – в ужасе повторили губы месьё Фабьена.
– Эту бутылку со следами порошка передавали по кабинке туда-сюда, и кто угодно из семьи мог насыпать туда смертельную дозу.
– Ma pauvre maman… Ma chère maman…
[17] Какая драма!
– И я полагаю, что вряд ли кто-то из семьи признается в содеянном.
– И наступит тупик всему моему делу!
– Вашему делу, уверен, тупик не наступит, покуда вы живы и здоровы.
– А это зависит от того, здорова ли моя матушка.
– Зная вашу прелестную матушку, с её отменным здоровьем, я предрекаю вашему бизнесу долгие годы процветания.
– Мне бы ваш оптимизм! Но, боюсь, пока жива моя матушка, мои нервы навсегда будут больными и расшатанными!
Пол Каннингем умолк ненадолго, прикидывая, как бы яснее выразить следующую мысль.
– Как говорят в наших рядах, нет такого тупика, который нельзя было бы перелезть через верх. Была бы подходящая лестница.
Он побарабанил пальцами по деревянной ручке кресла.
– Я раскрывал очень запутанные дела, подвергал несметное количество раз опасности свою жизнь, изучал загадочные следы и отпечатки, следил за преступниками и был невидимкой. Так вот, с высоты своего опыта заявляю, что если миссис Робинсон действительно отравили, то это дело должно быть невероятно простым. Но не для меня. А для человека, который очень тонко разбирается в человеческой психологии, который постепенно сможет построить ту самую лесенку через тупик.
Месьё Фабьен внимательно слушал, разинув рот, а под конец сказал:
– Это же в точности моя pauvre maman! Если вы с её огорода умыкнёте луковицу или капусту, она вас вычислит по одному цвету лица!
Уголки рта Каннингема чуть поднялись вверх.
– Вы, вероятно, сочтёте, что у меня бред, – сказал он, – но я, возможно, знаю человека, который бы нам помог.
