Вздох.
– Конечно, это не была вина Мэри. Разве можно винить в чём-то ребёнка? Мэри была ангелом. Мне казалось, что она даже похожа на Тамару внешне…
По щекам Эмили потекли слёзы.
– Но с годами всё поменялось. Всё. Как только Мэри стала подростком… девушкой… – Эмили смутилась и слегка покраснела. – Ну, вы понимаете…
– Вы имеете в виду месячные?
Эмили кивнула и ещё больше покраснела.
– Да. И ангел превратился в дьявола.
Адам Карлсен мягко спросил:
– Вы набожны, мисс Нортон?
Вопрос был неожиданным. Она задумалась.
– Вообще-то я хожу в церковь и делаю пожертвования… Но вы, наверное, говорите о ревностном исполнении разных обрядов?
Карлсен не ответил, чтобы не сбить направление мыслей девушки. В конце концов она сказала:
– Мне когда-то понравился рассказ о Лазаре из Вифании. Кажется, я вычитала его у евангелистов. Иисусу сказали, что Лазарь болен, и Иисус отправился к Лазарю, хотя уже знал, что Лазарь умер. И тогда Иисус стал плакать, а иудеи, ставшие свидетелями его слёз, сказали: «Смотри, как Он любил его».
На печальном лице Эмили вдруг появилась улыбка.
– Мне кажется, в этом рассказе какая-то наивысшая доброта, которая только доступна человеку.
Её красный нос в очередной раз шмыгнул.
– Я плачу сейчас, потому что я почти не плакала, пока была жива сестра. Теперь я буду плакать долго. Наверное, пока сестра не воскреснет.
Она тихо прошептала:
– Я буду ждать.
Глава 3
Повисла тишина.
Мисс Нортон вытерла слёзы и посмотрела прямым взглядом на норвежца.
– Я начинаю сходить с ума, верно?
Тот покачал головой:
– Вы просто любили вашу сестру всем своим большим сердцем.
Карлсен присел в кресло за столом.
– Мисс Нортон. Вы начали с того, что сообщили мне о ваших предчувствиях.
– Да…
– В этой поездке вам начало казаться, что вашей сестре грозит опасность.
– Верно.
– Вы можете сказать точно, было ли это чувство опасности с вами неразлучно или оно рождалось у вас в какие-то определённые моменты? Скажем, когда рядом с вами появлялся какой-то конкретный человек?
– Я поняла, что вы имеете в виду. Нет, я не назову вам такого человека. Но я думаю… да, я думаю, что это чувство рождалось во мне каждый раз, когда я находилась непосредственно рядом с сестрой.
Карлсен молча согласился с этой версией.
Он сказал:
– Вы не могли бы описать действия каждого на фуникулёре?
– Попытаюсь.
Пальцы мисс Нортон стали теребить платок.
– Мы сели в вагончик… Нет, пожалуй, я начну с автобуса. В автобусе я сделала Тамаре массаж шеи и плеч, чтобы ей стало получше и вообще чтобы как-то отвлечь её от тяжких мыслей после ссоры. Затем мы приехали, и Тамара – она выходила последней из автобуса – попросила Джона подать ей руку.
– А где были вы в тот момент? Вы помните?
Эмили удивилась.
– Я? Кажется, совсем рядом.
– Хорошо. Продолжайте.
– Джон помог Тамаре спуститься из автобуса, но затем быстро от неё отошёл.
– Она говорила ему что-нибудь?
– Кажется, она сказала, что нехорошо себя чувствует, но она могла и не говорить этого, потому как её скованные движения говорили сами за себя. Я поняла, что у неё было повышенное давление, а ещё с утра у неё отекли ноги, поэтому она не могла быстро передвигаться. Я помогла ей дойти до кабинки. Все уже были внутри. Мы сели и очень скоро двинулись вверх. Через какое-то время Тамаре надо было прилечь…
– Я прошу прощения. Тамара сама изъявила желание прилечь?
– Нет, просто я знаю, что в таком положении ей становится легче.
– А! Вот как? – Адам кинул быстрый взгляд на Каннингема, тот с лёту ухватил мысль.
– Да, в лежачем положении у неё боли становятся легче. На фуникулёре, когда мы уже ехали, я чувствовала, что у Тамары сильный дискомфорт в теле. Она понемногу поднимала то правую ногу, то левую, чтобы снять онемение. И где-то на середине пути она повернулась к Джону и спросила, долго ли ещё ехать. Он грубо ответил, что не знает и что мы все терпим, поэтому она тоже должна потерпеть. Тамара сказала, что у неё всё затекло. Я вслух обратила внимание на её бледность, и после моей поддержки Тамара заплакала. Сказала, что у неё всё болит, а на неё все только кричат! Ах!
Эмили разрыдалась. Карлсен налил ей ещё стакан воды.
Минут пять девушка успокаивалась. И только потом смогла продолжить:
– Я достала травяной ликёр из сумки. Тамара не то чтобы очень его любила, но всегда принимала в стрессовых ситуациях, особенно перед полётами, – она боялась летать. Крышка у бутылочки очень надёжная, это чтобы дети не смогли открыть. У меня не получилось открыть, и я передала бутылку Джону. Он тоже не смог. Тогда он попросил консервный нож у Коннора, Коннор его не нашёл и сказал, что откроет сам. В итоге, он открыл бутылку и передал её мне через Мэри и Джона. Я стала потихоньку, маленькими порциями поить Тамару.
– Вы часто поили её из рук?
– Ну, не очень часто. Но мне нравилось за ней ухаживать. Я привыкла поить, кормить с ложечки. В войну я занималась этим каждый день по многу-многу раз, когда работала в госпитале. Это придавало мне сил. Я ощущала, что делаю добро.
– Понимаю, – кивнул Адам. – Что было после того, как вы напоили вашу сестру?
– Тамара чувствовала себя разбитой, у неё текли слёзы. Она говорила о том, как ей больно. Ах! Я знакома с этим её состоянием, я видела её такой неоднократно. Она приезжала ко мне в моменты депрессий, отчаяния. И когда у Джона случались срывы.
– Срывы?
– Это периоды пьянства, когда до него в очередной раз доходит, что как человек, как мужчина он ничего не достиг. Тогда он вымещает свою злость на Тамаре, оскорбляет её, бьёт посуду в доме. В такие моменты она старалась уезжать ко мне. Не всегда у неё это получалось, потому как она занималась детьми и не могла их ни на кого другого оставить. А приглашать меня к себе в такие периоды она не хотела. Думаю, боялась, что Джон однажды прикончит и её, и меня.
– Мистер Робинсон когда-нибудь поднимал руку на свою жену?
– О! Тамара мне ничего такого не говорила.
– Понятно.
Мисс Нортон достала свежий платок и высморкалась.
– Итак, вы в фуникулёре…
– Да. Я обняла Тамару, говорила ей, что всё наладится, хотя, честно говоря, не верила ни единому собственному слову. Но я должна была ей это говорить!
