– А вы доходите до оскорблений?
Джон Робинсон умолк и не смог подобрать ответа.
Карлсен кивнул.
– Значит, Леонард всегда принимал сторону матери?
– Да. Наверное, считал, что я несправедлив к ней. Но он сам, ещё ни в чём не разобравшись, кидался защищать её, требовал, чтобы я не повышал на неё голос.
– И как вы в таких случаях поступали?
– Уходил из дома.
– То есть насовсем?
– Нет, до утра. В паб или сигарный клуб. Леонард давно не ребёнок, физически я бы с ним не справился. Да и не в этом дело. Мне сложно понять такого человека, как Леонард. У него со мной свои счёты, если можно это так назвать. За то, что я наказываю его даже сейчас. Вероятно, он поэтому всегда без разбору встаёт на сторону матери, даже зная, что она не права. Чёрт его поймёт!
– Позвольте поинтересоваться, каким образом вы его наказываете?
– Не даю денег, хотя он может взять их у матери или украсть из моего бумажника. Запрещаю выходить из дома, запираю в комнате, тогда он вылезает через окно. Конфискую холсты, краски. У этого засранца всё равно находятся карандаши, пастель, тетради. Он плевать на меня хотел.
– А в детстве вы его наказывали?
– И одного, и другого, – сказал мистер Робинсон. – Я порол их вешалкой.
Из кладовой донесся едва различимый вскрик.
– А миссис Робинсон соглашалась с вашими методами воспитания?
– Когда как. Иногда ей казалось, что я не прав. Иногда поддерживала мою строгость.
– А Мэри когда-нибудь вставала на защиту матери?
Мистер Робинсон призадумался.
– Мне в лицо Мэри никогда не высказывалась на этот счёт. Я допускаю, что она могла поддержать Тамару за моей спиной.
– Миссис Робинсон вам когда-нибудь об этом говорила?
– Вообще-то… Может, и говорила, не помню. Она много раз говорила, что любит Мэри, как и всех наших детей. Тамара была доброй и любящей. Просто, понимаете, когда Тамара начинала что-то говорить, это было вроде бы по делу, по существу, но плавно перетекало в хитросплетения, подозрения, пересчёт старых обид. И тут я не выдерживал, начинал кричать на неё. Объяснял, требовал, чтобы она прекратила. Тамару невозможно было переделать. Главное, что она понимала, что не права, и всё равно раз за разом одно и то же. Это бесило страшно.
Мистер Робинсон отвернулся к окну. Всё его существо было раздражено от неприятных воспоминаний.
– Коннор, стало быть, тоже вставал на защиту миссис Робинсон? – спросил Карлсен.
Джон кивнул.
– Но не так отчаянно. Скорее, он мог, проходя мимо, сказать нечто вроде «Ну довольно вам ругаться, не надоело ещё?». Ему просто не нравился сам факт ссоры. Он не выяснял, кто прав, а кто виноват, ему, в сущности, было абсолютно всё равно. Коннор… Он вырос с каким-то инфантильным взглядом на жизнь. Он не понимает, из-за чего у мужа и жены могут возникнуть конфликты.
– Он когда-нибудь ссорился с миссис Робинсон?
– Ну, бывало раз или два. Хочу, чтобы вы поняли: Коннор – не человек с мозгом ребёнка. Он совершенно здоровый взрослый юноша. Просто у него чистейшая душа.
– Я понимаю, – заверил его Адам. – Но скажите, Коннор когда-нибудь повышал голос на свою мать?
Джон Робинсон вздохнул и посмотрел на норвежца исподлобья.
– Вам это Эмили наболтала, не так ли? Что ж. Скажу вам одно: вы просто представить себе не можете, каким человеком была моя супруга. Да, на корабле она заставила Коннора выйти из себя, а это, поверьте, дело трудное. Легче заставить Леонарда выучить уроки.
– Вам известно, из-за чего они поругались?
Мистер Робинсон покачал головой:
– Понятия не имею. Но вполне могу представить, как Тамара придумала какую-то очередную глупость и начала промывать ею мозги Коннора.
– После этого они помирились?
– По-моему, потом они просто не виделись, Коннор ушёл в свою каюту или ещё куда-то. А когда мы уже сходили на берег, казалось, что ничего и не было. У нас в семье так всегда. Когда буря заканчивается, все вновь общаются как ни в чём не бывало.
На этих словах лицо Карлсена немного вытянулось.
– В самом деле? – произнёс он озадаченно. – У меня сложилось совсем иное впечатление…
Джон перебил его, с равнодушием махнув рукой:
– Да, понимаю, о чём вы. Ваше впечатление вас не обманывает. Только вы должны понимать: мы общаемся после каждой ссоры как прежде, потому что у нас нет другого выхода.
Пол Каннингем, наблюдавший из угла, мог поклясться, что в ту секунду глаза Карлсена вдруг зардели таинственным пламенем.
– Это похоже на тяжёлую форму наркомании, – продолжил мистер Робинсон. – Тамара намеренно щекочет мне нервы, я взрываюсь, мы ругаемся, и оба знаем, что это пагубно для нас. Но стоит страстям затихнуть, как мы вспоминаем, за что полюбили друг друга много лет назад. Только с годами от этой зависимости в нас накопилось много побочного. Расшатанные нервы, злость, обида, усталость… и даже сожаление о зря прожитых годах…
Глава 5
Джон достал сигареты.
– Хотите?
Через минуту, когда трое мужчин курили, мистер Робинсон сказал:
– Мы оба устали от такой жизни. Но Тамара всё же пыталась сохранить брак. Мне кажется, это чисто женское видение жизни.
– Вы просили развод?
– Как-то в очередных ссорах – и, кажется, я был нетрезв – у меня выскальзывали слова о желании развестись. Потом, правда, всё как будто забывалось.
– Как будто, – повторил Карлсен.
– Ну… вы же понимаете, что на самом деле ни я, ни тем более Тамара этого не забыли.
– Да, женщины такого не забывают.
– Ей хотелось во что бы то ни стало не дать семье распасться. Но я не понимаю почему. Тамара была во многом умнее других женщин, хоть и сложной. Уж она могла понять спустя столько лет, что нам лучше развестись, потому что мы чужие люди. Иногда казалось, что она это прекрасно понимает, но ей будто нравилось играть со мной в какую-то игру. В какую-то идиотскую женскую игру, полную интриг и прочей мути.
Мистер Робинсон стряхнул пепел, облизал сухие губы.
– Возможно, она думала, что если отпустит меня, то лишится какой-то важной игрушки.
– Это очень мужское толкование проблемы, не так ли? – Карлсен затянулся и выпустил дым через ноздри.
Джон Робинсон спросил:
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду, что поведение женщины – единственная вещь, не поддающаяся изучению.
– А как бы вы объяснили?
– Поведение вашей жены? Мне, как человеку со стороны, кажется, что за всеми сложностями, которые сопровождали слова и действия миссис Робинсон, скрывалось чувство любви к вам. Возможно, она не могла до вас достучаться иначе.
