– Вы слышали, как она ругалась с вашей супругой в день отъезда?
Джон тяжко вздохнул.
– Да, я как раз умывался. Я услышал, что с завтрака вернулась Тамара, а за ней влетела Мэри. Вода шумела, поэтому я не разобрал, что у них там стряслось. Они громко скандалили. Я быстро оделся и пошёл на завтрак.
– Значит, причина ссоры вам неизвестна?
Мистер Робинсон покрутил головой.
– Последнее, мистер Робинсон. Вы можете описать действия каждого на фуникулёре?
– Могу. Все вошли в кабинку, расселись… Вам расписать, кто где сидел?
– О, пожалуйста!
– Сверху сели американцы, перед ними мальчишки… Нет, кажется, мисс Бёрч, потом мальчишки. Потом Мэри, я, в самом низу – Тамара и Эмили.
– Почему вы сели отдельно?
Мистер Робинсон сдвинул брови.
– В каком смысле?
– Почему не сели с дочерью?
– Очевидно, потому, что я хотел сидеть отдельно.
– Но не потому, что чувствовали вину?
– Вину? За что? – удивился Джон.
– Например, за то, что не уладили конфликт между дочерью и женой.
– Я вам уже ответил, что не знаю, из-за чего произошёл конфликт.
– Ну допустим. Но не слышать, как Мэри весьма грубо общалась с матерью, вы ведь не могли, верно?
– Послушайте. Я на тот момент только проснулся. Я хотел спокойно позавтракать и выкурить сигарету. Мне было наплевать, что Мэри грубила Тамаре.
Он затянулся, перевёл дух.
Затем сказал:
– Наверное, вы правы. Я должен был запретить Мэри так обращаться с матерью. Но я был очень зол на Тамару. Потому ушёл и не стал её защищать. Вот такая я скотина! В автобусе Мэри сама подсела ко мне, поэтому мы ехали вместе, но не общались. А на фуникулёре она села первой, и я, должно быть, почувствовал вину перед Тамарой и потому сел отдельно… от всех. Понимаете, меня в тот момент достало всё это.
Карлсена ответ устроил.
– Что же происходило, когда фуникулёр был запущен?
– Какое-то время все ехали молча. Где-то на середине пути Тамара спросила, сколько нам оставалось ехать. Я вроде попросил её потерпеть.
Адам Карлсен слегка поморщил лоб.
– Она сказала, что ей тяжело, в общем, как обычно.
Вздох.
– Кажется, я не сдержался и вылил на неё своё раздражение. Она заплакала, сказала, что ей нехорошо, тогда Эмили достала ликёр и попыталась открыть, затем я пытался, но открыл всё-таки Коннор. Он передал бутылку обратно…
– Через вас и вашу дочь?
– Да, он передал Мэри, она – мне, я – Эмили. Эмили стала поить Тамару.
– Сколько выпила миссис Робинсон?
– Откуда мне знать?
– Вы сидели за ними, вам должно было быть видно.
Джон задумался. Потом нехотя произнёс:
– Она пила потихоньку, маленькими глотками. Там того ликёра – пятьдесят или семьдесят миллилитров. Я думаю, она выпила почти всё. Они с Эмили продолжали шептаться. Ну, в смысле, Тамара жаловалась, Эмили успокаивала. И так до самого конца. Мы приехали, все стали выходить. Я вышел, закурил и, не оборачиваясь, двинулся к отелю.
Мистер Робинсон раздавил сигарету о хрустальную пепельницу.
– Я ни разу не обернулся. Если б я только знал, что никогда больше не увижу Тамару живой!
Его лицо упало в ладони.
Часть V
Пассажиры фуникулёра
Продолжение
Глава 1
Мадам Фабьен въехала в комнату с сигаретой в зубах, подобно прибывшему локомотиву. За ней тянулись клубы дыма, из которых, кашляя и задыхаясь, вышел её сын.
– Тоже мне, страдалец! Твой отец, Антуан, был таким же неврастеником. Но ему повезло погибнуть на войне, в отличие от этого соплежуя.
Пол Каннингем сказал:
– Ловко вы насчёт спиртного. Ведь веронал растворим и в чае.
– Мне нужно было убедить его, что преступление имело место быть. Для этого я применил эту маленькую хитрость, – объяснил Карлсен.
– И намеренно разозлили его с первой же минуты.
– Следовало проверить, как легко он возбудим и до какой степени.
– Чтобы узнать, мог ли он в порыве ярости подбросить веронал в ликёр?
– И это тоже.
– И какие ваши выводы?
Адам Карлсен покачал головой.
– Пока рано об этом говорить, – сказал он. – Но вся эта история напоминает мне сказку о мальчике, который кричал о волке. Мальчик врал, и люди постепенно перестали ему верить. И когда волк действительно явился, мальчику никто не поверил.
И произнёс уже тише, рассудительнее:
– Вот и Тамаре Робинсон никто не поверил.
– Её сестра, – напомнил месьё Фабьен. – Сестра ей верила и была милосердна.
Взгляд Карлсена застыл на пепельнице.
– К сожалению, – сказал норвежец, – мисс Нортон – крайне пристрастный свидетель.
Жоржетта продолжала вязать и пыхтеть дымом.
– Эта Тамара была святой, – сказала она. – Надо же так любить! Иначе давно нашла бы себе настоящего мужика, а не возилась бы с этим нежным созданием. Видишь, Антуан, во что ты можешь превратиться, если не будешь слушать мать!
– Кого мы позовём теперь? – спросил Каннингем.
Карлсен оторвался от раздумий и сказал:
– Пожалуй, настал черёд старшего сына.
Коннор Робинсон предстал абсолютно бледным. Подозревая, что это не его обычное состояние, Карлсен налил ему стакан воды, выразил соболезнования и перешёл к делу.
– Мы расследуем смерть вашей матери, мистер Робинсон. Мы полагаем, что она скончалась от большой дозы веронала, подсыпанной ей в бутылочку с ликёром.
Нет, лицо Коннора тогда ещё не было до конца бледным – вот теперь оно побелело до максимума.
– Это показало… вскрытие? – спросил, запинаясь, Коннор.
– Результатов ещё нет, но мы нашли следы порошка на бутылочке.
Коннор сглотнул.
– Что вы хотите узнать?
– Я хочу узнать, кто добавил в ликёр веронал.
Голос Коннора звучал робко:
– Вы считаете, это сделал я?
– Для этого мне необходимо хоть какое-то основание.
– И вы надеетесь получить его от меня?
Карлсен внимательно посмотрел на Коннора Робинсона.
– Какой мотив для убийства матери мог быть у вас?
– Ну… никакого, пожалуй.
