Адам сказал:
– Благодарю вас, мистер Робинсон. Вы очень помогли.
– Интересно, как он назвал ссору разговором, – заметил Каннингем, когда дверь за Коннором закрылась. – Как будто у них в семье это обычный способ общения.
– И, как мы знаем, Коннор – единственный, кто не признавал конфликты. – Карлсен провёл пальцем по запотевшей части окна.
– Помяните моё слово – это он отравил свою мать, – прокряхтела Жоржетта.
Месьё Фабьен схватился за голову.
– Maman! Mais qu’est-ce que vous dites!
[23] Вы слышали, как дрожал голос у этого юноши? Он страдает! У него умерла мать!
– Нет, увольте. Антуан, если и ты так будешь сопли жевать, когда я буду наслаждаться хоменташем
[24] с Иисусом во время Пурима, то лучше побереги моё здоровье. Мне за тебя там будет стыдно. Теперь что касается этого мальчика. Да, он кажется очень добрым. Но я даже через дверь чувствовала: он дрожит как лист, потому что скрывает убийство. Я всё сказала.
Адам Карлсен кивнул.
– Да, он скрывает очевидный факт. Он несомненно знает, кто отравил ликёр.
– О чём и речь, – бросила Жоржетта.
– Но скрывает ли он убийство, совершённое им самим, или всё-таки он кого-то защищает? – Карлсен погрузился в раздумья.
Пол Каннингем спросил:
– Что заставляет вас думать, что он знает личность убийцы?
Встряла Жоржетта:
– Поль, вы меня сколько знаете? Лет тридцать? Я хоть раз ошибалась?
– Ну, в ваших словах, мадам Фабьен, я нисколько не сомневаюсь, – уверил её Каннингем. – Но с мистером Карлсеном я знаком всего пару часов, потому мне интересно понять ход его мыслей.
– А, ну это другой разговор. Итак, молодой человек, объясните, с чего вы решили, что тот доходяга знает, кто убил его мать.
– У него на всё имеется довольно ясное и простое объяснение, – сказал Карлсен. – Его не удивляет чьё-то поведение, напротив, он во всём видит логику и решение. Но он так легко попался на моменте с бутылкой.
– Леонард трогал бутылку! – Каннингем потёр лоб. – Как вы догадались?
– Я не знал этого. Это был пробный вопрос, чтобы понять, насколько Коннор был искренен с нами. Он мог с ходу сказать, что не понял, о чём я его спрашиваю, но он старался быть максимально честным со мной, отвечал на всё с лёту и даже ответил на вопрос о Леонарде, а значит, он точно держал в уме какой-то конкретный факт, на котором не хотел проколоться.
Карлсен перевёл дыхание и добавил уже медленнее:
– И этот факт не касался Леонарда и того, что он оттолкнул бутылку. Нет. Тут что-то другое.
Каннингем спросил:
– Что, если вам потрясти Коннора ещё немного? Кажется, что он вот-вот расколется.
– Он ни за что не скажет правду. Он будет защищать до последнего каждого члена семьи.
Месьё Фабьен с тревогой произнёс:
– Значит, он видел, как кто-то из сидящих перед ним отравил ликёр? Бедный, бедный юноша! Какое это должно быть мучение!
Его мать, орудуя спицами, сказала:
– Антуан, иди в шкаф и поплачь там, не мешай разговаривать. Я вижу это следующим образом: нежное создание, которому посчастливилось жениться на Тамаре, пребывая в последней стадии перед тем, чтобы начать выбивать стёкла, добавляет порошок в бутылку и отдаёт её той бедной мышке. Всё, думает он, теперь некому будет пилить его. Никто не попросит его нести себя на руках. Свобода! Запомните: и в сорок, и в пятьдесят, и в шестьдесят люди начинают совершенно новую жизнь, делают её такой, какой хотели её иметь в двадцать, но в силу обстоятельств и неопытности у них ничего не вышло. Никогда не поздно пожить для себя.
– Maman, но он же мог просто развестись с ней!
– Такие люди, как он и как твой отец, эмоционально нестабильны. Если бы война не убила твоего отца, твой отец убил бы меня. Помяни моё слово.
Карлсен обратился к Каннингему:
– А вы что думаете? Кто, если не Леонард?
– Тяжело сказать, – ответил офицер секретной службы. – Впечатление от них абсолютно разное. Мисс Нортон очень мягкий, душевный человек. Да и причин убивать сестру у неё не было. Пожалуй, в моих глазах Джон Робинсон пока что больше всех подходит на роль убийцы.
Мадам Фабьен довольно осклабилась.
– Но мы ещё не беседовали с Мэри, – добавил Каннингем. – Из рассказов о ней я допускаю, что девочка могла запутаться в собственных мыслях и отравить миссис Робинсон.
Адам просиял.
– У меня такое же мнение относительно Мэри. Запуталась в собственных мыслях. Точнее не скажешь. Да, она, похоже, серьёзно запуталась.
– Пригласим её?
Карлсен покачал головой:
– Сперва я бы хотел послушать, что думает о ней Леонард.
Глава 4
Леонард Робинсон сел в кресло и закурил. В его облике было мрачное спокойствие, хотя в глазах притаилась тревога.
Адам спросил:
– Возможно, кто-то из вашей семьи уже рассказал вам, что мы здесь расследуем?
Леонард едва заметно покачал головой:
– Я ни с кем из них не общался уже два дня.
Он стряхнул пепел.
– Мистер Каннингем сообщил, вы считаете смерть моей мамы подозрительной. Что вы хотите от меня?
К нескончаемому удивлению Каннингема Карлсен повёл разговор с неожиданной стороны:
– Вы знакомы с мисс Вероникой Бёрч?
Леонард кивнул.
– Возможно, читали её книги?
– Возможно, одну-две. У меня плохая память на имена авторов. При чём тут она?
– Мисс Бёрч вам не говорила, что пишет книгу о вашей матери?
Леонард разглядывал Карлсена примерно минуту. Затем сказал:
– Она ничего такого не говорила, я и так понял, что ей интересна моя мать. Они познакомились в Любляне, и в тот же день Вероника поехала с нами в Блед. Моя мама была интересной женщиной и подругой, она часто знакомилась в поездках, женщинам было с ней не скучно. Однако после общения с Вероникой мне стало очевидно, в чём было дело. Вероника не из тех, кому интересно дамское общество.
Он сделал затяжку, выдул струю дыма. Адам внимательно за ним следил.
– Я всегда считал, что маму следовало бы увековечить. В картине или статуе. Думаю, в книге ей будет раздольнее всего.
