– Ну, давайте.
– Мистер и миссис Палмер, гостившие с вами в отеле, проходили мимо и слышали кое-что из ваших слов. Из них миссис Палмер предположила, что вы можете проявлять интерес к вашему приёмному отцу…
– И что? – перебила Мэри. – Это не её собачье дело!
– Разумеется. И не моё тоже, – Карлсен прямо взглянул на девушку.
– Тогда зачем вы лезете?
– Понимаете, какое дело, если местная полиция прознает о том, что вы испытываете некие чувства к вашему отцу, то непременно посчитает сей факт убедительным мотивом для убийства.
– Что? – Мэри напряглась с новой силой.
– Подумайте сами. Вы привязаны к отцу, а ваш отец не скрывает, что из всех своих детей он больше всего любит вас. Вы не отрицаете, что знали о веронале у вашей тёти. У вас была возможность его украсть. Так же у вас была возможность подсыпать веронал в травяной ликёр, когда Коннор передал вам бутылку на фуникулёре.
– Вы что, с ума сошли? Да я бы никогда… никогда!
Девушка метала испуганный взгляд с Карлсена на Каннингема.
Карлсен подтолкнул очки и добавил:
– Пятнадцать лет – это возраст, когда мы запутаны сами в себе больше всего.
– Умоляю, послушайте!..
– Добавьте сюда «Молодую мачеху», что в вашей сумочке, и у полиции не останется никаких сомнений в том, о чём были ваши мысли последних дней.
– Всё не так! Не так!
Мэри вскочила на ноги.
– Слушайте, я не знаю, какие у меня чувства к отцу. Он мне не родной, поэтому я думала, что в этом нет ничего такого. Ну, в смысле, что если я буду как-то иначе его любить… Не так, как дочь любит отца. Он всё равно ничего этого не знает. Только не говорите ему!
Карлсен кивнул:
– Мы ничего не скажем.
Девушка принялась ходить по комнате, обхватив себя за плечи. Её бил озноб.
– Кэти, моя подруга из школы, как-то сказала, что ей нравится мой отец. Сказала, что он очень статный и красивый. Я этого никогда не замечала, он мой отец всё-таки.
Мэри повернулась к мужчинам и произнесла жалобно:
– Это чувство к нему… Я не уверена, что я вообще чувствую к нему, ну, что-то такое… Но, возможно, со стороны так кажется, что я что-то к нему испытываю. А на самом деле… не знаю…
Карлсен осторожно спросил:
– Вы делились с мамой тем, что вашей подруге нравится ваш папа?
Девушка, потирая плечи, сказала:
– Да, кажется. Мама часто расспрашивала, о чём я болтала на встречах с подругами.
– И вы ей рассказывали?
– Не всегда, но иногда что-то рассказывала. Да, я сейчас вспомнила. Я говорила ей о том, что Кэти нравится наш папа. Мне было смешно от этой мысли, поэтому я и поделилась этим с мамой.
– Чтобы по-доброму посмеяться над Кэти?
– Да, всё так.
– А Кэти – та самая подруга, которая рекомендовала вам «Молодую мачеху»?
– Д-да, кажется.
Адам кивнул своим мыслям.
– Только прошу вас, – взмолилась Мэри, – скажите этим Палмерам, чтобы они ничего не говорили полиции из того, что слышали! Я ведь правда не убивала маму… честное слово…
Карлсен слез со стола, заявив:
– С полицией буду говорить я.
Он сделал знак Каннингему, тот подошёл и приобнял девушку.
– Спасибо, Мэри, на этом всё.
Уже в дверях Мэри обернулась. Её нос и щёки покраснели от слёз.
– Не волнуйтесь, всё будет в порядке, – сказал Адам Карлсен.
Глава 3
– Ну, тут всё понятно. Это она отравила мать. Чего гадать. Поль, вы согласны?
Пол Каннингем улыбнулся.
Фабьены пили вино. Они обнаружили припрятанную месьё Фабьеном бутылку и штопор, а у Жоржетты нашлись дорожные стаканчики.
Выкатившись из кладовки, Жоржетта повторила:
– Поль, так вы согласны?
Каннингем ответил:
– Не могу быть на сто процентов уверенным.
– Выпейте, это вас убедит.
Он покачал головой и сказал:
– Очень странные чувства вызывает эта малышка.
– Ну-ка, опишите, – потребовала мадам Фабьен, – я вам растолкую.
Каннингем присел на подлокотник кресла и задумчиво произнёс:
– Такое ощущение, что у Мэри мозг ребёнка.
– Она и есть ребёнок, – Жоржетта сопроводила слова резким жестом.
– Да, но всё-таки. Я хочу сказать, она не вполне понимает, что случилось. Как будто ей сказали, что мама отправилась в далёкое путешествие и не скоро вернётся.
На это отозвался Карлсен:
– Дети проще реагируют на смерть близких. Я лишился родителей в неполные десять. Не помню, чтобы я бился в истерике.
– А кроме того, – вставила мадам Фабьен, – эта детка не любила свою мать. У меня с моей были похожие отношения. Не понимали друг друга напрочь. Бывало, мы за одних и тех же молодых людей бились.
Она фыркнула и прошипела:
– Эта сатана в юбке прожила до девяноста пяти лет и до последних дней пила мою кровь. Антуан, налей мне ещё!
Каннингем спросил норвежца:
– Что вы думаете обо всей этой истории, насчёт Мэри и её отца?
– О, тут, как оказалось всё предельно просто, – ответил ему Адам. – Но это-то и усложняет всё дело.
Карлсен опустил взгляд в пол, брови его хмурились, и во всём его облике чувствовалась напряжённая работа мысли.
Мадам Фабьен достала из недр одежд ещё один стакан.
– Антуан, плесни-ка сюда, не могу смотреть, как мучается этот болезненный мальчик. Ему стоит выпить.
– Я в порядке, – Карлсен поднял голову и взглянул на Каннингема. – Не будем попросту терять время, пора пригласить нашего главного свидетеля.
Жоржетта поперхнулась напитком от сказанного.
– Что значит «главного»? По-вашему, какая-то машинистка, умеющая врать на бумаге, важнее, чем муж и дети?
– Просто кажется, что никто в эти дни так не интересовался Тамарой Робинсон, как мисс Бёрч, – высказал своё мнение молодой человек.
Мадам Фабьен скорчила гримасу, с которой и отправилась в очередной раз в кладовую.
Вероника Бёрч сидела перед Карлсеном всего через несколько минут. Казалось, она давно поняла, что происходит сегодня в отеле «Мамонт».
Её глаза горели. Они внимательно следили за Адамом, который так же без зазрения совести в тот момент изучал молодую женщину, расположившуюся в кресле.
