– Чёрт… – Джон Робинсон тяжело вздохнул и подпёр голову. – Вечером. В баре «Сороки».
– Накануне отъезда?
Кивок.
– А утром передали жене?
– Нет. Она спустилась в бар, искала меня, звала спать. Тогда я отдал ей это.
– Как она отреагировала?
– Не знаю, не смотрел на неё. Я увидел такси и сразу вышел на улицу, чтобы куда-нибудь уехать. Спросил у таксиста, где ближайший бар. Он указал мне за спину, на тот, из которого я вышел. А всё остальное, сказал, в этот час закрыто. Пришлось погулять неподалёку, потому что ещё одной сцены я бы не выдержал.
Вздох.
– Тьма была жуткая. Слава богу, снег не шёл.
Карлсен спросил:
– А когда вернулись, вы больше не обсуждали это?
Джон Робинсон покачал головой:
– Тамара уже спала.
Он встал со стула.
– Ты думаешь, что я убил свою жену?
Потом ухмыльнулся и добавил:
– Возможно, так и было.
Он скрылся из бара.
Мистер Палмер сказал Карлсену:
– Этот джентльмен не мог отравить супругу, поверьте женатому человеку.
– Вы полагаете?
– Тут полагать нечего, точно вам говорю. Если бы мы травили своих половинок лишь за то, что они могут нас раздражать, в мире не осталось бы людей. Уж я бы точно стал вдовцом ещё много лет назад.
Палмер тихо рассмеялся.
– Быть мужем иногда нелегко, молодой человек. Мистер Робинсон справлялся со своей задачей как мог. Да, и в нелёгкие моменты спасался выпивкой. Но поверьте, на большее, чем это, – он указал курительной трубкой на письмо, – мистер Робинсон не был способен.
Карлсен заметил:
– Иногда слова могут ранить не меньше лезвия.
Палмер сдвинул брови и сделал затяжку.
Карлсен, тронув очки, сказал:
– Вообще-то я предположил, что после этого письма у миссис Робинсон могла возникнуть мысль о суициде.
– Вот вы о чём. Исключено, – Ричард Палмер категорично покачал головой. – Она не выглядела раненой, поверьте.
Карлсен вопросительно на него взглянул.
– Я застал миссис Робинсон в баре, когда вернулся с прогулки перед сном, – объяснил Палмер. – У неё в руках был этот листок бумаги. Мы поздоровались, и я, соблюдая приличия, спросил, всё ли в порядке. Она поделилась тем, что случилось, показала мне письмо, рассчитывая, как я полагаю, на моё сочувствие. Но я не имею привычки лезть в чужие дела, поэтому в знак поддержки предложил проводить её до номера. Заявляю с полной уверенностью: у миссис Робинсон не было состояния человека, раздумывающего о суициде.
– А какое у неё было состояние?
– Ну, она была расстроена, но несильно. На самом деле, думаю, она просто хотела, чтобы её пожалели. Любое доброе слово помогло бы ей тогда.
– Вы считаете?
– Так и было. Мы поднялись, по дороге обсудили погоду, ну, знаете, общие фразы, а когда желали друг другу приятных снов, она уже была в полном порядке, даже улыбалась, словно и не было в тот момент никакого письма в её руке.
Мистер Палмер помолчал, делая затяжку.
– Поэтому уверен, что о суициде не может быть и речи. Тамара Робинсон была сильной женщиной, способной исцелить саму себя. Редкое качество. В войсках нам приходилось воспитывать такую бодрость духа. А тут человек сам на глазах возрождается, словно феникс.
Адам Карлсен задумался над этими словами. Что-то такое его зацепило, но он никак не мог понять, что именно… Нужно подумать.
Палмер с ухмылкой добавил:
– Из миссис Робинсон вышел бы прекрасный командир полка! Хотите выпить?
Карлсен отказался и поплёлся в сторону лифта.
– Вот вы где! – Из лифта вышел Каннингем. – Я вас везде ищу.
– Кажется, вы – единственный, кто не нашёл меня. Вы точно в разведке служили?
Пол Каннингем развёл руками:
– Теряю форму.
– Подскажите, в каком номере остановился Коннор?
– Робинсоны занимают второй этаж. Вы что-то узнали?
– Надеюсь узнать прямо сейчас.
– Не возражаете, если я…
– Вовсе нет.
По коридору второго этажа катилось громкое эхо. Леонард Робинсон молотил кулаком в дверь.
– Что вы делаете? – спросил Каннингем.
– Коннор не открывает. Я стучу уже минут двадцать.
– Вы уверены, что он там?
Леонард кинул на него недобрый взгляд и продолжил стучать.
– Коннор! Коннор! Открой!
У Адама возникло тревожное чувство.
– Какой же я идиот… Нужно скорее… – его голос растворился вместе с ним.
Через минуту он вернулся, и с ним месьё Фабьен и швейцар Матей с ключами. Когда отперли дверь, мужчины толпой ввалились в номер.
Коннор лежал без сознания на кровати.
– Mon Dieu!
– Коннор!
Леонард потряс его за плечи.
– Коннор!.. Он жив?
Каннингем проверил пульс.
– Жив. Пульс слабый.
Месьё Фабьен закричал:
– Врача! Vite! Hitro! Hitro!
[33]
Матей понёсся прочь из комнаты.
– Mais qu’est-ce que c’est? Regarde!
[34]
На тумбочке лежала записка. Месьё Фабьен хотел прочесть, но письменный английский был ему неподвластен. Бумагу из его рук выхватил Леонард.
– Я убил маму. Простите меня.
Он схватился за голову.
– Чёрт! Я знал, что он это сделает!
– Знали, что он готовил убийство? – в замешательстве спросил Каннингем.
– Нет, что он с собой это сделает!
Леонард, источая ненависть, глядел на Адама.
– Я же говорил – не суйся сюда! Видишь, чем это кончилось?!
– Ещё ничего не кончилось, – сказал офицер секретной службы. – Вы должны взять себя в руки.
На полу валялся пузырёк, пустой, без крышки. Карлсен поднял его, на этикетке – имя мисс Нортон. Каннингем смочил палец, собрал со дна остатки порошка, попробовал на вкус. Его лоб рассекли морщины.
– Веронал.
– По-другому и быть не могло, – произнёс Карлсен.
У Каннингема вытянулось лицо.
