Но результат этого эксперимента оказался совершенно неожиданным. Снова и снова испытуемые переоценивали свою способность контролировать события. А ведь это были умные люди, во многих отношениях преуспевающие, люди, которые должны были ли бы знать, что к чему. Мало того, что они слишком поспешно решали, как будут распределять свои инвестиции, так еще и, исходя из очень неполных данных, делали смелое предположение, какая из акций “хорошая”, и упрямо стояли на своем, даже когда начинали терять деньги. Чем больше они переоценивали значение собственных способностей относительно роли случая, тем хуже делали выводы из происходящего и тем менее эффективные решения принимали. Чем дальше, тем меньше была вероятность, что испытуемый начнет отдавать предпочтение выигрышной акции; вместо этого он обычно удваивал ставку на проигрышную акцию или полностью переходил на облигации. Люди были уверены, что знают больше, чем знали на самом деле, и из-за этой уверенности игнорировали любые признаки своей неправоты, особенно когда, как это часто бывает на настоящих биржах, “хорошие” акции превращались в “плохие” и наоборот. Иными словами, иллюзия контроля не давала им по-настоящему управлять событиями в игре, и довольно скоро качество решений падало. Испытуемые выбирали то, что выбирали прежде, или то, что им казалось правильным, – не замечая, что обстоятельства уже изменились и прежде успешная стратегия больше не работает. Если им не нравилось то, что пыталась сообщить им Вселенная, они оставались глухи к ней. Им нравилось царить над обстоятельствами. Если обстоятельства вдруг оказывались умнее – они обижались. Вот она, суровая правда жизни: мы слишком часто думаем, что все контролируем, хотя на самом деле в нашей игре правит случай.
Загадка осталась загадкой. Но где искать ответ? Иначе говоря, как теоретические знания могут помочь принимать более верные решения?
Непростой вопрос, и вот почему: уравнение с такими переменными, как мастерство и удача, на самом деле – из области теории вероятности. А наш мозг имеет встроенный недостаток: мы плохо понимаем вероятности. Статистические показатели не умещаются у нас в голове, потому что наш мозг в ходе эволюции не приспособился для того, чтобы понимать неопределенность, изначально заложенную в теории вероятностей. На заре нашего развития не было никаких чисел, только личный опыт и наблюдения. Жизнь не учила наших предков иметь дело с абстрактным знанием типа: “Тигры в данной местности встречаются крайне редко, вероятность встретить тигра составляет всего 2 %, а вероятность, что он нападет на тебя, – еще меньше”. Вместо этого мы привыкли руководствоваться сырыми эмоциями: “Прошлой ночью тут бродил тигр, и это было чертовски страшно!”
С тех пор прошли тысячи лет, а недостаток никуда не делся. Психологи называют его “разрывом между описанием и опытом”. Одно за другим исследования доказывают: людям не под силу усвоить математические методы; вместо того чтобы опираться на предъявленные им данные, они принимают решения, основываясь на “чутье”, “интуиции” и “таком чувстве, что это правильно”. Нужны специальные тренировки, чтобы научиться видеть мир в свете теории вероятностей, – и даже те, кто работал над этим, часто игнорируют цифры, цепляясь за личный опыт. Мы верим в то, что хотим видеть, а не в результаты исследований. Возьмем для примера то, что сейчас у всех на устах: готовность к чрезвычайным ситуациям. Что вы делаете, чтобы подготовиться к стихийным бедствиям – ураганам, наводнениям, землетрясениям, – которые происходят все чаще по мере потепления климата? А надо ли вам опасаться ядерной войны или терактов? Существует статистика, способная подсказать, имеет ли смысл покупать ту или иную страховку для дома и стоит ли вообще приобретать недвижимость в определенном районе. Точно так же, как существуют вероятностные графики, показывающие, насколько велик ваш риск стать жертвой теракта по сравнению, например, с возможностью стать инвалидом или даже умереть, поскользнувшись в собственной ванной. Но психологи убеждаются вновь и вновь: какие графики и данные ни показывай людям, это не повлияет ни на их субъективную оценку риска, ни на их решение. А что же способно заставить их передумать? Только личный опыт или опыт знакомых. Скажем, если вы застали ураган “Сэнди” в Нью-Йорке, вы с большей вероятностью купите страховку от наводнений, чем те, кто не сталкивался с ним. А если вы как раз из тех, кто ничего подобного не испытывал, вы вполне можете вложить деньги в недвижимость в Малибу, несмотря на данные, утверждающие, что пляж скоро смоет вместе с вашим домом. Если вы пережили Одиннадцатое сентября, вы будете бояться терактов больше, чем они того заслуживают. Во всех перечисленных случаях реакция людей не учитывает статистику. Не каждый дом в Нью-Йорке нужно страховать на случай наводнения – это неблагоприятный опыт заставляет вас перестраховываться. Дома на берегу – очень рискованная инвестиция в дальней перспективе, вы недооцениваете риск, потому что сами никогда не попадали в статистику пострадавших. Вероятность трагически поскользнуться в ванной на несколько порядков выше, чем вероятность стать жертвой террористов, – но попробуйте убедить в этом кого-нибудь, особенно тех, кто лично знал погибших в Башнях-близнецах.
Личный опыт перевешивает любые другие данные, хотя на самом деле он очень часто весьма однообразен. Да, можно учиться “на своих ошибках”, но опыт – плохой наставник. Вот почему так трудно отделить роль сознательных усилий от роли случая при принятии повседневных решений – для этого надо оценивать статистические данные, а мы к этому не приспособлены. При чем здесь покер? При том, что если использовать свои познания правильно, то они могут стать могущественным союзником в понимании вероятностных сценариев. Просто не надо считать опытом одно-единственное случайное событие. Это должен быть систематический процесс обучения – совсем как за карточным столом. А правильное систематическое обучение способно помочь разобраться, что случайно, а что нет, куда лучше, чем потоки цифр или изучение теории.
Спустя несколько лет после того, как я покинула университет, проблема “сознательные усилия или случай” затронула меня лично. 2015 год выдался непростым для клана Конниковых. В начале января моя мама, которую я считаю примером для подражания решительно во всем, потеряла работу. Она проработала в компании двадцать лет, но после продажи доли новому владельцу ее без промедления сократили. Ее коллеги плакали. Ее начальник рыдал. Они даже подали прошение, чтобы маму взяли обратно. Она была великолепна в своем деле – программировании. Я была уверена, что мама быстро снова встанет на ноги. Но не тут-то было: ей пришлось столкнуться с суровой реальностью Кремниевой долины, где процветает возрастная дискриминация, особенно в отношении женщин. Маме перевалило за пятьдесят – слишком много, чтобы вписаться в молодой динамичный коллектив, и слишком мало, чтобы выйти на пенсию. Год спустя она все еще оставалась без работы. “Это несправедливо”, – думала я. Но если мама чему-то и научила меня, так это тому, что жизнь не знает слова “справедливость”. Есть только везение. Живи с этим.
Несколько месяцев спустя моя жизнерадостная, здоровая, самостоятельная бабушка встала ночью с постели и поскользнулась. Металлический угол кровати. Жесткий линолеум. И никого больше в квартире, чтобы поднять тревогу. Соседи нашли ее утром, заметив свет, который она не погасила. Через два дня она умерла. Я с ней так и не попрощалась. Я даже не помню, о чем мы говорили в последний раз, – это был обычный дежурный разговор, все те же слова, все те же интонации, ни у одной из нас не было ничего нового, чтобы сообщить другой. Наверное, бабушка спрашивала, когда же выйдет моя книга. Она не смогла бы прочитать ее – для этого ей пришлось бы ждать, когда книгу выпустят на русском, – но ей хотелось подержать ее в руках. Да, вероятнее всего, этот вопрос прозвучал. Бабушка каждый раз спрашивала меня о книге. А я сердилась: “Ну что ты все спрашиваешь? Выйдет – я тебе сама скажу”. Я начала раздражаться. Бабушка повысила голос и заявила, что раз так, больше никогда и ни о чем меня не спросит. Мне следовало быть добрее к ней. Но все мы умны задним числом. Бабушка всегда заканчивала свои голосовые сообщения словами: “Твоя бабушка”. Словно я могла бы не узнать ее. Я никогда не перезванивала ей сразу. Она пережила Вторую мировую войну, Сталина, Хрущева и Горбачева, но ее доконал скользкий пол и один неверный шаг. Нечестно. Точнее, просто не повезло. Поставь она ногу иначе, была бы сейчас жива.
