Тремя неделями позже к ней в комнату постучала Селестина.
– В прихожей ждет молодой человек.
– Он не представился?
Что она будет делать, когда через несколько мгновений окажется перед Ханнесом? Они же оба знают: их любовь абсолютно невозможна. Если то, что они пережили, вообще можно так назвать. Можно ли? Она не знала. Сала нерешительно пригладила волосы. Ее вдруг охватило оцепенение, резкая усталость. Больше всего ей захотелось снова лечь в постель. Она почувствовала себя обессиленной.
– Селестина, он назвал свое имя?
Селестина коротко кивнула.
– Отто.
Сала невольно схватилась за грудь. На мгновение ей показалось, что у нее остановилось сердце. Но потом оно вдруг заколотилось так сильно, будто вот-вот выскочит наружу.
– Из Берлина. Ваш знакомый.
Похоже, Селестина не одобряла неожиданных визитов. Сала вскочила.
– Скажите ему, я сейчас приду. Нет, скажите ему… я… подойду через несколько минут. Ой, не говорите ничего.
Селестина неодобрительно покачала головой. Едва она закрыла за собой дверь, Сала бросилась к шкафу. Ее руки пролетели над платьями. Пожалуй, зеленое, зеленое ему понравится. Как он так неожиданно приехал в Париж? Без предупреждения. Она натянула приталенное платье длиной до колена из новой коллекции Лолы. Он мог, нет, должен был хотя бы дать телеграмму. Где он вообще пропадал в последнее время? Она ведь ничего не знает. Вообще ничего. Какая же она глупая корова. Холодно отделалась от него, когда посчитала нужным. В его письмах не было ни упреков, ни вопросов. Как она вообще выглядит? Она ведь не располнела? Проходя мимо, она бросила испытующий взгляд в зеркало. Нет. Или? И изумленно замерла. Господи, волосы. Когда она последний раз была у парикмахера?
Сала пронеслась по коридору. Что она ответит, когда Отто спросит про ее жизнь? Нет, про Ханнеса ни слова. В любом случае. Да и что говорить? Один раз не считается. К тому же, они с Отто больше не пара. Он все поймет. Всегда понимает. Он такой умный, такой великодушный, такой изобретательный.
За несколько шагов до прихожей Сала остановилась. Она изменилась? Это будет ясно по его взгляду. Она принялась обмахиваться обеими руками. В глазах потемнело, словно она вот-вот упадет в обморок. Спокойно. Нужно просто к нему выйти. Не спешить. Лучше всего – протянуть ему руку. Сразу бросаться на шею неуместно. Дрожа, она сделала первый шаг.
Он сидел на стуле в стиле Людовика XVI возле большой двери, ведущей в гостиную. К счастью, Лолы и Роберта не было дома. Теперь Сала поняла, почему качала головой Селестина. Отто был в униформе вермахта. Немецкий солдат в еврейском доме. Когда Сала зашла, он встал. Она бросилась в его объятия. Она не отпустит его никогда, и плевать, что подумают Бог, Гитлер или Селестина.
21
– Но нам оставался лишь один день и одна ночь. «За миг единый, прожитый в раю, я с радостью всю жизнь отдам»
[20]. Шиллер, да? В общем, на следующее утро он должен был уже вернуться назад.
– Куда? – спросил я.
– Куда-куда, наверное, на фронт, я уже точно не знаю. К тому моменту он стал врачом немецкого Красного Креста. Не убил на войне ни одного человека. По крайней мере. В общем, он уехал. Я думала, через несколько дней мы увидимся снова. М-да, неправильно думала, – она умолкла. – А потом, да-а-а, потом поступил тот приказ. Все евреи и все немцы, сбежавшие из Германии, должны явиться на велодром д’Ивер. Вель д’Ив. Скажу я тебе… Друг мой сердечный…
На записи повисла долгая, бесконечная по ощущениям пауза.
– Что ты сделала? – прервал тишину мой собственный голос чужим, нарочито деловым тоном. Но мать не давала сбить себя с толку. Она продолжала свой путь в собственном ритме. Десять минут молчания. Я мог распоряжаться ими, как мне заблагорассудится.
Ханнес Рейнхард появился вновь. Однажды я с ним встречался. Во Фронау. Мне тогда было лет пять. Я заехал за ним, примчался на велосипеде к маленькому отелю, где он остановился с женой на одну ночь. Я ничего не знал. Только: «Послезавтра приедет Ханнес с женой. Героиней». И все. Ни больше ни меньше. С первого взгляда он показался мне подозрительным. Я чувствовал микросигналы, хотя и не мог их различить. Они вошли. Ханнес раскинул руки. Он громко смеялся над фамилией моей матери. Потом поцеловал ее в губы. Я посмотрел на отца. И не понял выражения его лица. Моя мать смеялась, хотя и воскликнула: «Прекрати!» И теперь ее голос вернул меня в реальность.
– Лола отговорила меня туда идти. Но в Париже оставаться тоже было нельзя. Полный швах. Но-о-о, благодаря связям Лолы я получила адрес в Марселе. Там мне должны были помочь.
– Как?
– Ну, спрашиваешь тоже. Может, сделать бумаги на выезд, откуда мне знать? Визу в Америку. Свобода и приключения. Так что я собрала вещички и поехала на вокзал. Ах да – еще со мной поехала Арлетт. Вообще-то, она не должна была со мной ехать, она ведь была француженка, но еврейского происхождения, что не слишком приветствовалось. Вообще-то, французы никогда особенно не любили евреев, но все же были толерантны. В общем, Арлетт поехала со мной. И знаешь, что я тебе скажу? На поезд сесть нам не удалось… в общем, тогда мы… мы… тогда мы вышли на шоссе… и нас взял водитель грузовика. Очень мило с его стороны. А я видела и похуже, если ты понимаешь, о чем я.
Я не понимал, но решил больше не перебивать ее вопросами.
– Да. Но в какой-то момент он, видимо, почуял неладное и начал вести себя странно. Нет, нет, нет, парень, подумала я, мужчин я всегда выбираю себе сама, и возле следующего же вокзала вежливо попросила его нас высадить. Это было в… в… ой, я уже не помню. Но там все и случилось.
– Что?
– Что?
Я неосмотрительно задал вопрос?
– Нет, ничего.
– Ничего? О, ты глубоко заблуждаешься. Я расскажу тебе, что произошло. Сначала все шло хорошо, да? Мы чапаем на своих двоих – поезд был лишь отговоркой, – а потом, примерно через час, Арлетт вдруг и говорит – знаешь, что? – что она забыла сумку на вокзале. Как так вообще можно? Просто оставить вещи и уйти? В разгар войны! Ну и конечно, она сразу непременно захотела вернуться – там украшения, деньги, портреты родителей, бог знает что еще. Ну пошли назад, сказала я. Ты меня знаешь. Я никого не брошу в беде. Грех пополам и беду пополам. Да. Так и получилось. Едва мы зашли на вокзал, как нас задержали, разделили и… М-да, и больше я ее не видела. Должно быть, водитель грузовика нас предал.
Я сидел, закопавшись в дальний угол дивана, рядом с большим арочным окном. На улице шел снег. Крупные шестиконечные кристаллы опускались на мерзлую землю. Я попытался мысленно увеличить их в сотню раз, представил, как восходящий поток ветра проносит их сквозь атмосферу Земли и как они тают, чтобы сформировать новые, возможно, менее симметричные или более сложные формы. У меня на коленях лежал мобильный телефон. Погрузившись в записи, я слушал голос матери в наушнике.
