Итак, по дороге к дому Агеды я то тут, то там оставлял свои книги. Последнюю – второй том сочинений Гёте в две с лишним тысячи страниц – приберег до моста через трассу М-30. Но, дойдя туда, от такого варианта отказался. Во-первых, там перед перилами стоит еще и основательная ограда, и подойти к ним затруднительно. Во-вторых, в тот день движение было довольно интенсивным, так что сложно было бросить толстый том точно в прицеп или открытый кузов.
Уже в районе Ла-Элипа, недалеко от улицы Сан-Донато, где живет Агеда, я увидел маленькую детскую площадку. Там стоял зеленый дракон с широко раскрытой пастью, словно зевал. Он был довольно большим, и его облепили дети – кто-то сидел у него на хвосте, кто-то пытался ходить по спине. И я вдруг захотел положить том Гёте дракону в пасть – она напоминала полку, выкрашенную в красный цвет. Мне показалось, хотя утверждать не стану, что две женщины смотрели на меня с изумлением. Возможно, книга теперь попала в дом одной из них, если только они не швырнули ее в урну, посчитав, что речь идет о какой-нибудь мерзости, вредной для детей.
Оттуда до дома Агеды оставалась, что называется, пара шагов. Я быстро и без посторонней помощи нашел его.
30.
Ничего из того, что случилось за короткие полчаса моего пребывания в квартире Агеды, и отдаленно не напоминало сцену, заранее нарисованную у меня в голове. И не потому, что я ожидал одного, а все получилось по-другому, и не потому, что мое слишком бедное воображение оказалось неспособным предугадать вещи, которые предугадать было и невозможно. Нет.
Теперь, по прошествии более чем суток, я не могу вспомнить ни одной детали, которая не выбила бы меня из колеи и в то же время не вызвала бы сильную досаду. Вряд ли мне вообще стоило туда идти. И я уверен, что этот поступок будет иметь свои последствия – не знаю, насколько серьезные, но в любом случае негативные. Вряд ли стоит упрекать эту добрейшей души женщину в том, что она вторглась в мою жизнь, коль скоро я самолично распахнул ей двери настежь.
В дальнейшем буду терпеть ее общество – дай бог, чтобы наши встречи случались пореже. Вот и все.
Когда она меня увидела, на лице ее отразилось что угодно, но только не удивление. Я продолжаю и теперь раздумывать: не была ли она уверена, что рано или поздно я окажусь на ее пороге? Или Хромой предупредил Агеду о моих планах?
Она не успела привести себя в божеский вид. Так и стояла передо мной босая, с засученными рукавами, мокрыми руками и в фартуке, который следовало бы перевернуть наизнанку (а то и суметь заглянуть под швы), чтобы обнаружить хотя бы несколько сантиметров ткани, не покрытой пятнами. Но я с удовольствием убедился, что ступни у нее остались такими же маленькими и красивыми, как прежде, несмотря на то, что столько лет носят на себе эту не слишком привлекательную женщину. Помню, как в былые времена любовался ими и целовал, а кроме того, пару раз с ее позволения использовал их для удовлетворения своих эротических капризов.
Рядом с ней стоял толстый пес, но он встретил нас с Пепой как злейших врагов. Неужели это был тот самый недужный Тони, которого мучили кашель и рвота и которого надо было оберегать от любых нагрузок, чтобы у него не разорвалось сердце? Он как бешеный лаял на нас, и лаял очень грозно! Перегородив нам дорогу и не умолкая, показывал свою негостеприимную пасть и не желал вспоминать про былое знакомство. Я бы хорошо заплатил, чтобы мне позволили врезать ему ногой по морде. После мягких увещеваний Агеды он наконец умолк, и только тогда она сделала пару шагов назад, приглашая нас проходить.
В квартире пахло затхлостью, паром из ванной и вареной цветной капустой. Первым, что я увидел, были картонные коробки у стены в прихожей, из-за чего она напоминала лавку старьевщика. Одна коробка стояла открытой, и там кучей была свалена женская обувь. Тут я заметил голую девчушку трех-четырех лет, которая оторопело глядела на меня. По мокрым волосам можно было судить, что ее только что купали. Нижняя губа у нее уже задрожала, предвещая неминуемый плач, когда она сорвалась с места и в испуге стала звать мать. Тут из ванной, как я потом понял, вышла молодая женщина, тоже босая, и взяла девочку на руки. Мы не были знакомы, но она сразу же назвала меня добрым человеком. Агеда поспешно подтвердила:
– Он не злой. Он очень хороший. – А потом повернулась ко мне: – Ты ведь и вправду хороший?
Я постарался сыграть свою роль на сцене этого детского театра как можно лучше. Только забыл спросить, надо ли в прихожей снимать ботинки.
31.
Вчера вечером я решил, что, прощаясь с месяцем мартом, совершу воскресную поездку в горы, если не будет дождя. Дождя сегодня не было, хотя небо затянули тучи. Как и всегда, день я начал с того, что вывел на прогулку Пепу, а заодно купил хлеба и газету. Все как всегда, ничего необычного.
Мне хотелось подышать свежим воздухом, дать Пепе возможность побегать в свое удовольствие, а кроме того, «прогулять» машину, потому что она уже много дней (с поездки в Аранхуэс) стоит в гараже без дела. К половине одиннадцатого все было готово. Надеваю на Пепу ошейник с поводком, кладу в сумку несколько книг, которым не суждено будет вернуться обратно, пару бутербродов, банан и воду, а когда открываю входную дверь, вижу на коврике что-то завернутое в подарочную бумагу, хотя еще совсем недавно, когда я вернулся из булочной, там ничего не было.
Как я ни напрягаю мозги, не могу отыскать в памяти что-то связанное с этой подарочной бумагой, но с самого первого мига меня не покидает ощущение, что вижу такую не в первый раз. Она розовая с белыми, симметрично рассыпанными крапинками. Обертка не выглядит новой – она выцветшая, с потертыми краями, есть на ней и желтоватые пятна. Вывод напрашивается сам собой: за последний час кто-то, кто мог вручить мне пакет прямо в руки, предпочел оставить его у двери.
Прежде бросали в почтовый ящик анонимки. А теперь тайком делают подарки? Я взвешиваю пакет на руке, проверяю, не приклеена ли к нему записка. Нет, ничего. Осторожность подсказывает, что внутри может быть взрывчатое вещество, да только кто я такой, чтобы заслужить внимание банды террористов? ЭТА уже прекратила свое существование. Может, мои ученики так подшутили? Может, там коробка с экскрементами или что-то в том же роде?
Вместо того чтобы развернуть обертку, я набираю номер Хромого. Меня мало волнует, проснулся он или нет к этому часу. Его голос и на самом деле звучит как у человека, который еще минуту назад спал мертвым сном. Я спрашиваю, сказал ли он Агеде, где я живу. Он злится:
– Я же дал тебе слово, что не скажу. За кого ты меня принимаешь?
Мне не хочется рассказывать ему про пакет на коврике перед дверью. После нашего с ним разговора я решаюсь развернуть подарочную упаковку. Но если честно, опасения у меня остались. Поэтому кладу пакет на пол на лестничной площадке и отхожу на пару метров. Остается надеяться, что сосед из квартиры напротив не подсматривает за мной в глазок. Прижимая пакет к полу палкой от швабры, я наконечником зонта сдираю бумагу, пока не показывается книга – да, вне всякого сомнения, это книга. Только тогда я отказываюсь от мер предосторожности. В руках у меня «Евагелие от Иисуса» Жозе Сара-маго. Я по-прежнему ничего не понимаю. Книга в приличном состоянии. Раскрыв ее, вижу дарственную надпись, сделанную синими чернилами. Указана и дата – это было двадцать семь лет назад.
