Черный пес – толстый, хриплый, невоспитанный – лает на нас с Пепой с явной целью помешать нам войти в квартиру. Хозяйка велит псу замолчать, обращаясь к нему по имени, и получается, будто она велит замолчать мне. Этот хам тут же прекращает лаять и, став вдруг даже ласковым, принимается нас обнюхивать – Пепу под хвостом, а мне низ брюк. Когда я попал в квартиру, там оставалось всего несколько коробок у стены в прихожей. Я отнес вниз коробку с детскими носками и бельем – вот и все, что я сделал, прежде чем пополнить ряды тех, кто собрался у подъезда, чтобы вроде бы припугнуть мучителя Белен.
И тут случило то, чего никто из присутствующих не ожидал, сколь бы богатой фантазией ни наградила его природа. Рядом с коробками притормозили сперва черный катафалк, а потом мотоцикл. Так как проезжая часть имеет здесь одностороннее движение и становится совсем узкой из-за припаркованных с двух сторон машин, мотоциклист опустил ногу на асфальт, чтобы, как мне показалось, попросить группу, перекрывшую дорогу, дать ему проехать. Из похоронного фургона вышли двое мужчин средних лет, вполне солидного вида, одетых под стать катафалку в черное, – в любом случае в них не было ничего бандитского, каким мое воображение рисовало свирепого мужа Белен.
Мотоциклист, как выяснилось, принадлежал к той же компании.
Я тихонько спросил Хромого, который из троих является пресловутым злодеем. Мой друг тоже этого не знал и передал вопрос стоявшему рядом мужчине, но и тот ответить нам не смог. И вообще никто из присутствующих понятия не имел, как он выглядит. Тем временем мотоциклист, так и не снявший шлема, вместе с двумя другими начал грузить – а лучше сказать, швырять – коробки в катафалк, предназначенный для перевозки гробов. Ни один из них не удостоил и взглядом нас, молча наблюдавших за ними с расстояния всего в несколько метров. Между собой они тоже не разговаривали. Наверное, были уверены, что забрать надо только то, что лежало на улице, во всяком случае, не спросили, не осталось ли еще чего-нибудь в квартире. И лишь в тот момент, когда типы в черном садились в катафалк, а мотоциклист трогался с места, раздался чей-то одинокий возмущенный голос.
Позднее, обсуждая эту сцену с Хромым, мы пришли к выводу, что черный катафалк всех нас сбил с толку.
Я поспешил домой, не простившись в Агедой. Но успел заметить, как остальные цепочкой потянулись к ней в квартиру, поскольку та обещала отблагодарить их за помощь, выставив какое-то угощение. Иными словами, я все равно не смог бы проститься с ней без посторонних, а значит, мой уход нельзя было назвать невежливым. План у меня был такой: покормить Пепу, принять душ и без спешки двинуться в ресторан, где мы договорились встретиться с Хромым. Явился я туда почти в назначенный час, и стоит ли описывать мои изумление, оторопь и обалдение, когда еще от дверей я увидел, что за столиком в глубине зала рядом с Хромым сидит Агеда.
Я почти не принимал участия в разговоре, с опаской наблюдая, как легко находят общий язык эти двое. Ни с того ни с сего я сообщил им, что на каникулы по случаю Святой недели решил вместе с Пепой уехать из города, правда, еще не знаю куда. Путешествовать буду на машине, а ночевать в тех гостиницах и пансионах, где разрешают селиться с собаками. Хромой и Агеда смотрели на меня озадаченно – кажется, из-за неожиданности моего заявления.
– Надо же, а мне ты до сих пор ничего не говорил, – отозвался Хромой.
– Просто я принял решение совсем недавно.
И пока они продолжали с жаром толковать про злодея и вещи Белен, я раздумывал, как лучше поступить: спрятаться на неделю у себя дома или на самом деле куда-нибудь уехать.
После десерта Агеда с Хромым долго препирались, оспаривая друг у друга право заплатить за обед. Я же в их дружеский спор вмешиваться не стал и спокойно отправился в туалет. Не знаю, кто из них в итоге раскошелился, и мне нет до этого никакого дела, поскольку я был уверен, что присутствовал на обеде в качестве гостя.
15.
Вернувшись домой, я сразу же набрал номер гостиницы Miranda & Suizo, прочитав в интернете, что там пускают постояльцев с домашними животными за дополнительную плату. По телефону условился о дате, забронировал на две ночи единственный, как мне сообщили, остававшийся свободным номер – и вот я здесь, смотрю на затянутое тучами послеобеденное небо, на медленно гуляющих по улице Флоридабланка людей и на ряд индийских каштанов со свежими листьями. Я пишу эти строки на гостиничной террасе, сидя под парусиновым навесом, который ни от чего сейчас не защищает, поскольку нет ни солнца, ни дождя. На столике лежит уже просмотренная мною сегодняшняя газета и стоит рюмка коньяку, заказанного, чтобы придать нынешнему отдыху некий буржуазный лоск. За соседним столиком сидит тип, что-то пишущий в тетради. Он моложе меня и время от времени поглядывает краем глаза в мою сторону. Я тоже словно ненароком смотрю на него, изображая, будто предмет моего интереса находится где-то за его спиной. Он молчит. Я молчу. Занимаюсь своим делом, а он занимается своим. Именно так мне нравится жить рядом с кем-то на одной планете.
Я приехал в Сан-Лоренсо, называемый еще Верхним Эскориалом, исключительно чтобы никто не нарушал моего одиночества, и у меня нет других дел, кроме как предаваться размышлениям и наслаждаться безмятежной скукой. Однако я столкнулся с непредвиденными обстоятельствами, слегка выбившими меня из колеи. Не успели мы с Пепой разместиться в номере, как из-за стенки донеслись громкие голоса. Это явно была супружеская ссора: мужчина о чем-то спорил с женщиной. Я попытался разобрать, о чем шла речь, но не сумел. Не понял и того, на каком иностранном языке они ругались. Естественно, больше говорила она. Я вообразил себе, что стал невольным свидетелем одного из всплесков войны, которая с незапамятных времен ведется между мужчинами и женщинами и выливается в бесконечную череду сражений по всему миру – войны с сомнительным итогом, которая будет продолжаться, пока существует род человеческий. Из мужской солидарности я постановил, что прав, вне всякого сомнения, он, хотя без колебаний встал бы на ее сторону, будь я женщиной. Иногда он замолкал, и мне такое поведение было хорошо знакомо. Мужчина предпочитает молчать, чтобы окончательно все не испортить, чтобы не сорваться, чтобы не дать повода для новых перепалок, чтобы в пылу словопрений не оставить торчащих хвостов, которые в будущих битвах принесут ему кучу сложностей и будут использованы против него же; а еще чтобы поскорее прекратить спектакль, который, возможно, слышат соседи сбоку или сверху; и не в последнюю очередь – чтобы ссора не повлекла за собой ущемления его супружеских прав в постели. К тому же в женскую скороговорку обычно невозможно вставить ни слова, и, надо полагать, он уже плохо помнил, с чего вообще разгорелся весь сыр-бор. Если бы в стенке имелось окошко, я бы открыл его и показал ему поднятый вверх большой палец – в знак того, что желаю ему победы в схватке с очередной Амалией, как бы ее там ни звали, и что он может рассчитывать на мою поддержку независимо от причины ссоры.
Я шепчу Пепе:
– Скучать нам здесь не дадут.
Две ночи, проведенные в этой гостинице с претензией на старину, окна которой выходили на горы, а деревянные половицы чудесно поскрипывали, мне будет трудно забыть. В среду я должен решить, стоит ли продолжать поездку или лучше вернуться домой. Там ведь осталась бедная одинокая Тина в своем соблазнительном белье и со своим неподвижным взглядом.
