Умер мой бывший тесть. Отправился в лучший мир, по словам его жены, ханжи и святоши. Без комментариев.
Больше взволновала меня смерть моей коллеги Марты Гутьеррес. Учителя пару дней, словно подражая друг другу, ходили с печальными лицами. А теперь – кто вспоминает о ней? Ее место вскоре заняла другая учительница, и жизнь в школе потекла своим чередом. Так же будет и в моем случае.
По сравнению с этими смертями смерть племянницы ударила меня крепче и, пожалуй, в самое больное место. Из головы не выходит ее облик, хотя тесного общения между нами никогда не было.
С тех пор как она повзрослела, я видел ее всего несколько раз, поэтому мне трудно представить Хулию с новыми, недетскими чертами. Нас соединяли выбранные не нами самими родственные узы и вряд ли что-то еще. И тем не менее мысли об этой смерти тяжелой тенью сопровождают меня повсюду. Если честно, я не испытываю острой боли. Не убит горем, ничего подобного. Наверное, это что-то другое, одна из стольких вещей, которые ускользают от моего понимания. Долгая и жестокая трагедия племянницы серьезно повредила систему защиты, которую я выстраивал на протяжении многих лет с помощью книг и размышлений. Крепостные стены моего стоицизма пошли трещинами и могут вот-вот обрушиться. И окружающие, судя по всему, это замечают. Хромой вчера без видимой причины дружески похлопал меня по плечу, когда мы шли через Пласа-Майор в Серседилье в сторону аптеки. Я вздрогнул как от его жеста, так и от того, что прочитал в глазах друга: «Я знаю, что с тобой происходит, не пытайся меня обмануть». Эти благие намерения меня просто сокрушили.
23.
Когда мы вышли с рынка, я предложил Агеде выпить чего-нибудь на террасе «Коначе». И не стал скрывать, что хотел бы обсудить с ней некую проблему. Едва мы сели под навесом, как она призналась, что у нее наметились первые признаки мигрени. Сдавленным голосом Агеда попросила официанта принести ей кофе с лимоном, как когда-то советовала моя мать. С тех пор Агеда всегда пользовалась этим средством. Но именно теперь – не везет так не везет! – лимоны в ресторане закончились, но я быстро сходил на рынок и принес лимон.
Это было вчера. Толстый пес кашлял у наших ног. Я сказал Агеде, что не одобряю насмешек в ее адрес, которые Хромой позволял себе в воскресенье (я, разумеется, назвал его не прозвищем, а настоящим именем). Наш друг вышел за границы допустимого. На самом деле он часто за них выходит, но во время той поездки вел себя возмутительно. Агеда тут же стала искать ему оправдания. Их связывает дружба, и поэтому он – «как и ты, если пожелаешь», – волен подшучивать над ней в свое удовольствие. Что бы он ни сказал, ему никогда не удастся ее рассердить. Агеда считает, что для него главное – пошутить, но ни в коем случае не оскорбить. Кроме того, наш друг сильно нервничал из-за язвы в паху, иначе говоря, шутки помогали ему сгладить тревогу.
Сегодня мы с Хромым поссорились в баре у Альфонсо. Я не стал ходить вокруг да около:
– Мне очень не нравится, как ты обходишься с Агедой.
Он в свое оправдание тоже сослался на их дружбу. И добавил:
– Ты видел, чтобы ее обидело хоть одно мое слово?
Но я не сдавался:
– Когда ты окажешься с ней наедине, унижай ее как тебе вздумается, но, пожалуйста, не делай этого при мне.
Он надулся. И послал меня куда подальше. Я в ответ послал куда подальше его самого. Когда я решил, что ссора исчерпана, он вдруг спросил, почему я все никак не решусь переспать с нашей подругой. Я ответил, что она не в моем вкусе, что ей уже близко к шестидесяти, она лишена сексапильности, к тому же я ни с кем не сплю из жалости или по доброте сердечной.
– Да кем ты себя воображаешь? Ты в зеркало-то давно смотрелся? – спросил он.
И добавил: неужели я не замечаю ни своего животика, ни залысин, ни волосков, которые торчат у меня из ушей, не говоря уж о кривых зубах? Тут мне захотелось плюнуть ему в морду.
– Ты мой худший друг, – заявил я.
– Это уж точно. Худший и единственный.
24.
Сегодня усталость и дурное настроение (скорее второе, чем первое) заставляют меня записывать очередное воспоминание совсем кратко. В тот день мы оказались на улице Ла-Кастельяна, стояли среди толпы и смотрели, как проезжает Кавалькада волхвов. Мы еще были вполне гармоничной семьей, состоявшей из трех человек, но не исключали и появления четвертого. Мы все трое хотели девочку. Судьба не уставала протягивать нам свою щедрую руку. У меня была хорошая работа, как и у жены, которая к тому же слыла красавицей. Наш пятилетний сын рос здоровым и сильным. Мы выполняли все необходимые требования, чтобы жить по-настоящему буржуазной жизнью, и придерживались прогрессивных взглядов, хотя они отчасти противоречили нашим привычкам, что не мешало следовать им со спокойной совестью. На улице было холодно, но без дождя и сильного ветра. Так что мы дивно себя чувствовали среди праздничной толпы. Изо рта у нас вылетали облачка пара. И чтобы малыш, которого переполнял восторг, лучше видел кареты и сидящих там персонажей в экзотических нарядах, я посадил его себе на плечи. От возбуждения он начал дергать меня за волосы, даже не замечая, что причиняет отцу боль. Амалия собирала конфеты, падавшие вокруг нас. И она, и я очень надеялись, что наш сын, самый сильный в детском саду, сумеет поставить себя как надо, когда пойдет в школу. Мы не хотели, чтобы били его и чтобы сам он кого-то бил. Прошли годы, прошли новые Кавалькады, и однажды мы узнали от матери его одноклассницы то, что сам Никита не желал нам рассказывать. В классе смеются над ним, издеваются, лупят, крадут или ломают его школьные принадлежности и запугивают, чтобы он не вздумал пожаловаться ни родителям, ни учителям. Как же так получилось, что Никита, обладающий крепкими кулаками, не может за себя постоять? Врагов у него, судя по всему, много. Вскоре мы узнаем, что на самом деле ополчились на него буквально все, включая тех, кто заметно уступали Никите в силе. Зато превосходили по уму и злобности – тут он занимал последнее место.
25.
Я описал Амалии ряд приемов, которые отец применял, чтобы укрепить наши с Раулем мускулы и характер.
Он утверждал, что жизнь – это борьба. Борьба классов, борьба за выживание, борьба за средства производства, за то и за это, а также борьба в семейном и частном кругу.
– Ну-ка скажите, кто командует у нас дома – ваша мать или я?
– Ты.
– Вот именно.
Он считал своей обязанностью вырастить нас сильными. Но тут я должен пояснить, что он не имел в виду исключительно физическую силу – сила вполне могла опираться и на интеллект. В действительности архетипом сильного человека был для него не простой мужик, который ворочает каменные глыбы по двести килограммов весом, а лидер, босс, тот, кто благодаря определенным качествам и умению руководить способен подчинить себе других.
Для примера он обычно ссылался на свойства животных: силу тигра, мощь слона, быстроту газели, терпеливость паука, трудолюбие муравья, хитрость лисы, смертоносный яд змеи… – Выбирайте, что вам больше подходит, чтобы мне не пришлось краснеть за то, что я породил слабаков.
