– Угадай, кто пришел к тебе в гости!
Слава богу, что я еще раньше убрал Тину в шкаф. Если бы начал прятать ее теперь, не успел бы одеться. Я открыл дверь – и навстречу мне поплыла бутылка вина. Ее держала рука с заметными шрамами на кисти.
– Знаешь, я вдруг решила: зайду-ка посмотрю, что делает Тони, а заодно и отнесу ему подарок.
– А где же другой Тони?
– Ему сейчас не до длинных прогулок.
Я предложил ей садиться, кивнув на диван. Но прежде, стоя в прихожей, она спросила:
– Это твой отец?
К счастью, в минувшее воскресенье я провел уборку. И сейчас особого беспорядка не заметил; ну, есть, конечно, немного, но не такой, чтобы пришлось стыдиться. Агеду, понятное дело, удивило состояние моей библиотеки – пустые и полупустые полки, а также немалое число кое-как лежавших книг. Я объяснил, что в последнее время многое раздарил, отсюда и пустоты. Ей страшно нравится, когда люди не цепляются за свою собственность. Я это слышал от нее не раз. И теперь предложил взять любые книги, какие ей понравятся, какие угодно и сколько угодно. Единственное исключение – роман Сарамаго, ею же самой мне и подаренный, – теперь он стоял на виду. Если честно, я просто захотел показать Агеде, что от подарка не избавился. А может, она подумала, что я хочу сохранить его из уважения (литературного, сентиментального?), которое к нему испытываю? По совести сказать, и этот роман Сарамаго запросто мог бы сейчас находиться в руках какого-нибудь бродяги.
Агеда с любопытством рассматривала книги. Могу ли я подарить ей ту или эту?
– Бери любую. Дать тебе пакет?
Поблагодарив меня, она ответила, что не хотела бы злоупотреблять моей добротой. Пока она стояла ко мне спиной, я успел внимательно изучить этикетку на бутылке с вином.
Я решил ее чем-нибудь угостить. Нет. Она ничего не хочет. Ну, если только стакан воды. С газом или без? Все равно. Можно из-под крана. Мы с ней разговаривали о самых разных вещах, в том числе и личных, но старались не соскользнуть в болото излишней откровенности. Одета она была чересчур тепло для нынешней погоды. Я сидел напротив, раздираемый противоречивыми чувствами: удивление сменялось подозрительностью. Агеда сообщила, что в последние дни мучилась мигренью. Я не стал уточнять, не по этой ли причине она не появлялась в баре. Зато между делом машинально подсчитал: из каждых двадцати слов семнадцать произносила она, и только три – я. Примерно так.
Наконец Агеда сказала, что хочет объяснить цель своего визита. Она пришла, чтобы попросить меня об одной вещи, хотя сама же поспешила назвать свою просьбу бесцеремонной. Но я должен понять ее правильно, чтобы не возникло никаких недоразумений. Она совершенно готова услышать отказ. Тут шестое чувство стало нашептывать мне: будь начеку. Потом сигналы тревоги перешли в мощный набат – когда она стала заверять меня, что речь ни в коем случае не идет ни о сексе, ни о любви, хотя выглядеть это может именно так. «Будь осторожен с коварной женщиной», – велел я себе. Словно желая затушевать смысл пока еще неведомого мне плана, Агеда добавила – слишком многословно, слишком поспешно, – что имеется в виду обычный каприз, или игра, или детская шалость. Ее слова я воспринял как маленькие молнии, засверкавшие у меня над головой. И словно подкрепляя мои дурные предчувствия, она смущенно бросила:
– Ладно, забудь.
Что? Что я должен забыть? Я ничего не понимал. Как всегда, я ничего не понимал. Даже угадать что-то по выражению ее лица мне не удавалось, потому что Агеда словно впала в мистический транс или пыталась скрыть зубную боль. Я спросил, что могу сделать для нее, «если, конечно, она не пошлет меня на преступление…». Наконец гостья собралась с духом и призналась. Прошло двадцать семь лет с того дня, как ее губ в последний раз коснулись губы мужчины. И теперь она умирает от желания еще раз испытать это ощущение. Но никакого символического смысла поцелуй иметь не будет. Ей нужно исключительно тактильное впечатление. И я не должен как-то превратно это истолковывать. Ничего делать мне не придется: я буду вести себя как манекен, а она поцелует меня – «без участия языка, совершенно целомудренно». В чем готова поклясться.
– Знаешь, я хотела попросить об этом Хромого, но не рискнула. Он ведь большой насмешник и сразу начнет хохмить, а кроме того, у него усы, которые могут все испортить.
Сделав вид, что речь идет о самой обычной вещи, я согласился выполнить эту просьбу и встал, застыв в соответствующей позе. Агеда нерешительно и робко подошла. Потом опасливо, как дебютантка на балу, положила руки мне на плечи. Заметив ее колебания, я спросил, чего она ждет и в чем проблема. Она приблизила свое лицо к моему и закрыла глаза. И тут я вдруг вспомнил Диану Мартин и вообразил, как бы сразу распалился, если бы вместо Агеды о поцелуе меня попросила эта сногсшибательная женщина. Я почувствовал мягкие губы Агеды на своих губах, а еще почувствовал, как мои щеки защекотал воздух, выходивший из ее ноздрей. Она выполняла задуманное сосредоточенно, без огня и лишних эмоций. А я превратился в соляной столп, не более живой, чем Тина, когда я ею пользовался. Отпрянув, Агеда вежливо сказала спасибо. И повторила, что просто не знала, кого еще можно попросить о таком одолжении. Есть, конечно, подруги, которые были бы готовы исполнить ее каприз, но это было бы совсем не то, что ей нужно. Мы поговорили о собаках (в основном говорила она), о ближайшем суде над каталонскими политиками и о том, какими хорошими женщинами были наши с ней матери. Так, перескакивая с темы на тему, мы провели около часа. Затем Агеда начала прощаться. Взяла книги, с улыбкой похвалила мою квартиру. Я проводил ее до двери, и она ушла.
13.
Когда я пришел в бар, Агеда с Хромым изучали список еды и напитков, которые употреблял наш друг в последнее время. Хромой с сомнением качает головой, отказываясь верить, что в какой-то из этих строк таится причина его болезни. Агеда ничего не утверждает и ничего не исключает. Она всего лишь перебирает разные версии. Не ставя меня в известность, о чем шла речь прежде, они хотят знать и мое мнение. Я отвечаю: раз уж этот список существует, почему бы не извлечь из него хоть какую-нибудь пользу? И предлагаю следующий метод анализа: надо разделить продукты и напитки на группы, чтобы проверить их действие по определенной системе. Хромой закатывает глаза:
– Ну вот, наш рационалист уже устраивает логический фейерверк.
Агеде моя идея не показалась такой уж вздорной. Она, как и я, считает, что простое обсуждение списка ни к чему не приведет. По их просьбе я излагаю свой план. Пусть он ест и пьет, соблюдая определенный порядок и фиксируя его на бумаге. Таким образом, если Агеда права и некий токсичный элемент (скажем, консервант, краситель или другие пищевые добавки) провоцирует появление язв, то у нас будет хороший шанс понять, из-за чего именно они появляются.
Хромой задает риторический вопрос: какого черта он потратил столько времени и денег, мотаясь к дерматологу в Посуэло, если у него есть мы двое, ведь в ближайшие дни нам наверняка присудят Нобелевскую премию по медицине, а если не лопухнемся, то еще по химии и литературе. Кроме того, список слишком длинный, и он не знает, с чего начать. Агеда мягко и толково ему возражает. В число самых подозрительных надо включить продукты заводского изготовления, а также полуфабрикаты.
