Июль
1.
Я позволил сыну с приятелями воспользоваться моей машиной, чтобы отвезти к себе домашний скарб, который подарил им. Сын не знает, что через месяц машина будет принадлежать ему, о чем написано в собственноручно составленном мной завещании. И мне все равно, что он с ней сделает – продаст или раскурочит, врезавшись в какую-нибудь стену.
Никита явился ко мне рано утром в точно условленное время. С двумя друзьями, жившими вместе с ним в квартире, которую они нагло захватили. Оба здоровенные, неотесанные, один – с колечками в ушах. Я в шутку спросил, почему бы им не арендовать грузовик и не основать фирму, помогающую при переездах. Они не поняли, о чем речь; я стал объяснять, используя те же жесты, что и в классе перед своими учениками, а они только переглядывались, словно говоря: «У старика совсем крыша поехала». Парень с серьгами пообещал, что они об этом подумают. У них еще не улеглись переживания из-за истории с баром, который так и не удастся открыть, потому что самый умный из банды сбежал со всеми деньгами.
Они совершили несколько поездок от моего дома до своего района, забирая мебель и прочие вещи.
Польза взаимная: парни улучшат обстановку и получат всякие домашние приборы в свою берлогу, а мне не придется самому выносить на улицу кучу барахла. Я предложил им взять книги – сколько захотят. Если угодно – все, которые еще оставались на полках. Но нет. Книги им не нужны. Они вынесли комод и буфет, предварительно их разобрав, чтобы уместились в машине, а также два столика, кухонную утварь, торшер, обеденный стол из гостиной, кое-какие инструменты… То, что им не пригодится, они продадут. Я несколько раз просил их быть осторожными и не поцарапать стенки в лифте, потому как здесь живут и другие люди и мне не хочется выслушивать жалобы или оплачивать ремонт.
Никита, которого вроде бы ничуть не удивило мое желание избавиться от стольких вещей, перебил меня:
– Послушай, пап, а с диваном как быть?
– Диван остается здесь.
Под конец все трое взмокли от пота и с трудом переводили дух, натужно дыша полуоткрытыми ртами (почему они не могут дышать носом?), но были очень довольны и неуклюже подбирали слова, чтобы выразить мне свою благодарность. Я предложил им воду – газированную или из-под крана. Они отказались. Предложил что-нибудь перекусить, но не в добрый час, потому что они тотчас сожрали целое блюдо черешни, которую я наивно приберегал на полдень, чтобы съесть со сливками и миндальным ликером. А эти ненасытные черти умяли еще и полдюжины бананов.
Никита на несколько минут остался со мной наедине, пока приятели ждали его в машине. Наконец-то я мог отругать его – очень мягко, надо сказать, – пользуясь тем, что нас никто не слышал:
– Слушай, ты все время чесал себе спину.
– Просто, когда я потею, кожа страшно зудит. Наверняка вся футболка будет в пятнах крови.
– А что, мазь не помогает?
– Эта мазь – чистое надувательство. С таким же успехом можно мазаться майонезом.
Потом Никита спросил про куклу. Продолжаю ли я ее эксплуатировать. Ведь он мог бы несколько улучшить свое материальное положение, продав ее за горстку евро.
– За сколько же?
Но мой бедный сын ни черта не смыслит в коммерции.
– Ну, за пятьдесят евро, – говорит он простодушно.
– Какие пятьдесят евро? Ты что, не видишь, что это высокотехнологичный продукт?
У Никиты в глазах тотчас вспыхивает алчный огонек, а я жалею, что совершил акт неблагодарности и даже жестокости, назвав Тину продуктом. Никита захотел узнать, сколько же можно запросить за нее на eBay, на Wallapop или, допустим, на «Растро».
– А тебе не будет стыдно продавать на улице сексуальную игрушку?
– Мне ничего не стыдно. Я остался с пустыми карманами.
– Не вздумай просить меньше четырехсот.
Он собрался взвалить ее на плечо как доску и тащить на виду у всех, не думая о том, как потом будет сплетничать местный народ. Я начал объяснять ему, что являюсь представителем добропорядочной профессии, мне надо заботиться о своей репутации и Никита может скомпрометировать меня, если кто-то догадается, что он мой сын. Правда, Никита не имеет ни малейшего представления о таких вещах, как добропорядочность и репутация, но, чтобы не ввязываться в споры, согласился вернуться ближе к вечеру уже без своих корешей и запастись мешком или большой сумкой, куда можно будет спрятать Тину.
– А что, разве кто-то запрещает иметь кукол?
– Ты лучше слушай да помалкивай.
Вечером мы с ним вели себя как два убийцы, решившие избавиться от трупа. Тина – спокойная, чистая, надушенная – молча переживала смену хозяина. Я старался не смотреть ей в глаза. Так как мешок оказался коротковатым, мы предпочли, чтобы из отверстия торчала не голова с чудесными волосами, а ее красивые ножки, осмотрительно прикрытые пластиковым пакетом. В другой мешок сложили белье, туфли на шпильке и аксессуары, за исключением двух флаконов духов – одного начатого и второго, еще не открытого. Я довольно много заплатил за них, поэтому решил оставить у себя.
– А четыреста евро – это не слишком дорого?
Боюсь, что он лопухнется и продешевит. Но что бы он за нее ни выручил, я посоветовал ему положить деньги на карточку. Надо быть полным идиотом, чтобы опять угодить в ту же ловушку, заведя общую кубышку. Никита попросил не напоминать ему лишний раз о той истории, они с ребятами до сих пор не пришли в себя. Перед уходом он обнял меня и похлопал по спине. Я едва устоял на ногах. И все же этот парень меня любит. На свой манер, но любит. Последнее, о чем я его попросил, когда он уже выходил из квартиры, взвалив мешок на плечо, это хотя бы изредка причесывать Тину, оберегать ее от солнечного света, не ронять и обращаться с ней как можно осторожнее.
– А главное – чистота, безупречная чистота.
2.
Дорогая Тина!
Мой друг Хромой, как я привык называть за глаза твоего первого хозяина, заменил тебя новой куклой. Она разговаривает, опускает и поднимает веки, запрограммирована на то, чтобы поддерживать беседу по-английски и вести себя в соответствии с разными типами характера – быть ласковой, послушной или властной… Не знаю, сколько разных функций в нее заложено. Зато точно знаю, что мой друг заплатил за нее кучу денег. Он редко о ней упоминает. А если упоминает, то с гордостью дает понять, что кукла влюблена в него и относится к нему с обожанием.
А ты мне нравилась такая, как есть – молчаливая, безжизненная, со способными гнуться руками и ногами и силиконовой кожей. Немного отчужденная, это да, но все-таки у меня оставалось ощущение, что ты меня слушала и понимала. Сейчас, когда тебя больше нет рядом, я с благодарностью вспоминаю те хорошие минуты, которые мы провели вместе.
В этом месяце нам надо было разлучиться, и ты хорошо знаешь почему. На самом деле твоя ссылка в шкаф, продиктованная осмотрительностью, стала первым шагом к нашей разлуке. После этого ничего между нами уже не было таким, как прежде, когда никакие соображения не могли помешать твоему постоянному присутствию на диване. Я принимаю твой молчаливый упрек, но что делать, я человек слабый и готов пожертвовать свободой из страха, что кто-то меня осудит.
