У меня не было ни одного конфликта с Марией Эленой, а знакомы мы около тридцати лет. Но, насколько помню, между нами ни разу не случилось и более или менее содержательного разговора. Мы вели себя друг с другом вежливо, иногда вдруг невесть откуда появлялась даже искра сердечности. У меня нет ни малейших сомнений, что для моего брата Мария Элена – вполне подходящая пара, да и человек она неплохой. Так же считала наша мама, хотя испытывала к невестке стойкую неприязнь. Я никогда не слышал, чтобы брат с женой ссорились. Она умеет рулить им, не прибегая к убийственной язвительности, которая обычно в ходу у властных женщин, и сразу видно, что они великолепно ладят между собой – во многом благодаря тому, что при малейших расхождениях он спешит присоединиться к ее мнению или, наоборот, она присоединяется к его мнению, словно они соблюдают некий договор о мирном сосуществовании, который предполагает набор тонких акустических и мимических сигналов и требует глубокого взаимного понимания, хотя мне, полному профану в этой науке, заметить такие сигналы невозможно.
30.
В заключение вчерашнего сюжета я забыл написать, что Рауль и Мария Элена счастливы. Счастливы, подозреваю, в том смысле, какой сами придают этому понятию, не слишком о нем задумываясь. Оба они одинаково толстые, действуют всегда с общего согласия и имеют обо всем схожие суждения, а также схожие антипатии и пристрастия. Бертран Рассел (страница 22 в моей черной тетради) думал, скорее всего, именно о подобных людях, когда писал: «Наверное, главное для счастливой жизни – это способность терпеть скуку»
[31].
Скука, если не ошибаюсь, является неотъемлемой частью образа жизни брата с женой и самой природы их семейных отношений. Но тут надо судить с оглядкой! Возможно, мне так только кажется. Возможно, эти двое чувствуют себя на седьмом небе, постоянно скучая и нагоняя скуку на нас, на всех остальных. Но результатом в любом случае является счастье. Счастье, которое долго вываривается на медленном огне и которого они сами не сознают. Для них быть счастливыми – то же самое, что быть толстыми. Они наслаждаются жизнью, потому что никогда, с самого момента знакомства, не испытывали никаких соблазнов или острых ощущений, и это, по их мнению, можно считать потрясающим жизненным опытом. То, чем для свиней является грязная лужа, где можно вволю поплескаться, тем для моих родичей является скупость. Если один из двоих вдруг изрекает некую глубокую мысль – это чистая случайность. А если в них проклевывается что-то незаурядное, тонкое, поэтичное или хотя бы намек на чувство юмора, это происходит против их воли и убеждений.
Однако счастье брата и его жены заставляет меня самого страдать, поскольку высвечивает некую прореху в моей собственной душе, где должно помещаться счастье, ведь мне так и не было дано его изведать.
Хорошо, ну был бы я счастлив, и что? А ничего.
«Не думаю, что существует некое умственное преимущество в том, чтобы быть несчастным». Эта мысль тоже принадлежит Бертрану Расселу. Страницу в книге я не записал.
Мне самому думается, что жизнь в несчастье – не повод для гордости, а уж об интеллектуальном превосходстве тут не может быть и речи.
31.
Я пошел с Пепой на улицу Серрано, чтобы посмотреть на забег, называемый Сан Сильвестре, с финишной лентой на стадионе Кампо-де-Вальекас. Это соревнования международные. Толпа любопытных волнует меня мало. Потом по радио я слышал, что первое место занял парень из Уганды. Стройные тела, легкие ноги, молодость и общая уверенность, что жизнь течет в одном направлении и заканчивается в определенной точке, маня возможностью победы и награды.
Поскольку лучшего занятия у меня не было и никто нигде меня не ждал, я простоял на краю тротуара, пока не пробежал последний участник. Некоторые спортсмены дышали, издавая какие-то странные звуки. К тем, кто бежал последними, я испытал особую симпатию. «Вот это мои люди, – подумалось мне, – те, что проигрывают».
Потом я спокойно вернулся домой и доел оставшуюся с обеда чечевицу, йогурт с весьма скромным вкусом и кусочек туррона на яичном желтке. Вот и весь мой новогодний пир. Я написал Никите и поздравил его с Новым годом. Этому чертову парню понадобился целый час, чтобы ответить. Я уже начал волноваться и злиться. Наконец получил ответ: фразу из шести слов с пятью орфографическими ошибками – несколько наночастиц любви, а это самое главное – и целую серию смайликов.
А еще мне написал из Мексики Хромой, по-дружески, шутливо, и пожелал – вот сволочь! – «счастливого года с самоубийством в придачу». С нескрываемой радостью он также сообщил, что избавился от своей noli me tangere.
Рауль не написал мне и не позвонил. Я не написал и не позвонил Раулю. Ничья: ноль – ноль.
Амалия для меня все равно что умерла.
Маму я навестил утром и поцеловал.
После ужина у меня был соблазн пойти в центр и в каком-нибудь баре съесть традиционные виноградины, согрешить слиянием с толпой, потолкаться среди празднично настроенных, пьяных и незнакомых людей, но зачем? У себя дома мне будет гораздо лучше – с Тиной, раскинувшейся на диване в соблазнительной позе, и с Пепой, напуганной взрывами петард на улице. А еще я буду смотреть по телевизору какую-нибудь программу, сделанную слабоумными для слабоумных.
Да и кисть винограда лежит у меня в вазе, хотя, если честно, как-то мне уже не до традиций. Зато я не отказал себе в том, чтобы послушать по телевизору удары колокола, провожающие 2018 год. Но эти удары колокола и плотная толпа вопящих людей у Пуэрта-дель-Соль меня доконали. Я хотел испытать что-то вроде новой встречи с папой, увидев на экране фасад Королевской почты. «А вот сейчас покажут здание, где меня пытали». Думаю, человек, который его пытал, еще жив и наверняка тоже слушал по телевизору колокольный звон, удобно сидя в кресле у себя дома, дряхлый, в тапочках, слушал и говорил: «Вот здесь я пытал». Или: «Как хорошо я пытал там внутри! Не зря же я получал награды даже при демократии».
Я спрашиваю себя, что бы я сделал, узнав его на улице. «Простите, а это не вы пытали моего отца?» Он ведь уже старик, которого легко отхлестать по физиономии… Но и осторожность не помешает. Меня бы не удивило, если бы он сохранил привычку носить с собой пистолет в кармане пальто.
Итак, только что начался последний в моей жизни год. «О, темная ночь. Я уже ничего не жду»
[32]. На самом деле этот сонет Висенте Алейксандре – один из немногих, которые я знаю наизусть, но применить к себе его слова не могу. Стихотворение слишком печальное, слишком пронзительное. А я совершенно хладнокровно пишу эти строки и констатирую, что больше никогда не услышу колокольного звона на Новый год. И моего отца наконец-то прекратят пытать.
Я иду в постель, чтобы заняться известным делом с Тиной, но прежде все-таки успеваю загадать самое главное желание в наступившем году. Миллионы людей, разбросанных по всей планете, в этот миг обещают бросить курить, перейти на более здоровую пищу, похудеть или по мере возможности отказаться от пластиковых упаковок…
