Никки рассмеялась.
— Хорошо, биби Шина. Кстати, сколько тебе лет?
— Последние шесть лет мне двадцать девять, — сказала Шина. — А тебе?
— Если спросишь мою маму, я еще младенец и никогда не заслужу права думать самостоятельно. В действительности же мне двадцать два.
— Ты живешь одна?
Никки кивнула.
— В квартире над пабом. Не думаю, что смогу заставить кого-нибудь поверить, будто это была идея моих родителей.
Внезапно лицо Шины просияло. Едва шевеля пальцами, она осторожно помахала кому-то.
— Не надо, Никки, не оборачивайся!
— Кто это?
— Никто.
— И как Никого зовут?
— Ты чересчур любопытная.
— Никто Сингх?
— Ты перестанешь пялиться, Никки? Ладно, его зовут Рахул. Рахул Шарма. Три раза в неделю он исполняет в храме севу,
[20] потому что, когда его уволили с предыдущей работы, он питался только здесь. Это его спасло. Теперь Рахул добровольно вызвался работать на кухне, чтобы отплатить добром за добро.
— Ты явно много о нем знаешь. Вы, ребята, хотя бы разговариваете друг с другом или просто обмениваетесь умильными взглядами в лангаре?
— Между нами ничего нет. Во всяком случае официально. Мы работаем в «Банке Барода». Мне поручили ввести его в курс дела, когда он поступил к нам несколько недель назад.
— Ты покраснела.
— И что?
— Ты влюблена.
Шина наклонилась к Никки.
— Иногда он остается после работы, чтобы поболтать со мной. Мы разговариваем только на парковке за банком, чтобы нас не увидели с улицы. Вот и все.
— Ты когда-нибудь ходила на свидания? Садишься в свою маленькую красную машинку и уезжаешь из Саутолла, чтобы тебя никто не увидел, если ты об этом беспокоишься.
— Это не так просто, — сказала Шина. — За первым свиданием будет другое, и вот у нас уже отношения…
— Ну и что?
— Я ведь по-прежнему принадлежу к семье покойного мужа. Все очень непросто. К тому же Рахул индус. Люди начнут болтать.
«Люди начнут болтать». Как же Никки ненавидела это предостерегающее изречение. Мама не раз прибегала к нему, чтобы отговорить ее от работы в «О’Райлисе».
— Кто будет болтать о тебе и Рахуле? Вдовы?
— Я не знаю, что подумают вдовы. Думаю, их терпимости тоже есть предел, особенно если мы будем встречаться в открытую. Запомни, вдове не полагается вступать в повторный брак, не говоря уже о свиданиях.
— Я часто спрашиваю себя: почему ты с ними дружишь, — вырвалось у Никки.
Ее собеседница изумленно подняла бровь.
— Прошу прощения?
Никки смутилась.
— Извини, ляпнула не подумав.
Наступило молчание. Девушка, избегая смотреть Шине в глаза, стала оглядывать лангар. Тут она заметила группу женщин, сидевших в центре зала. Сверкающие наряды и безупречный макияж придавали им гламурный вид героинь любимых индийских сериалов Притам.
— Просто мне кажется, тебе больше подошла бы дружба вон с теми женщинами. В смысле возраста и интересов.
— Не гожусь я для этой компании, — возразила Шина. Никки заметила, что она даже не обернулась, чтобы взглянуть. — Я пыталась. С некоторыми из них мы вместе ходили в школу. Но вскоре после свадьбы у Арджуна обнаружили рак — это был первый удар. Люди сначала сочувствуют, но когда болезнь затягивается, начинают избегать вас, как будто ваше невезение заразно. Потом, из-за химиотерапии уже не могло быть речи о детях. Это был второй удар. Все вокруг рожали детей, мамочки объединялись в маленькие группы по интересам, а мне туда доступ был закрыт. Затем, после семилетней ремиссии, у Арджуна случился рецидив, и он умер. Я стала вдовой.
— Третий удар, — сказала Никки. — Понятно.
— Так что для меня это не такая уж большая трагедия. Вдовы более прагматичны. Они знают, что такое настоящая утрата. Те женщины повыходили замуж за богачей, владеющих семейным бизнесом. Они не работают и день-деньской точат лясы в «Чандани».
— Что такое «Чандани»?
— Самый дорогой салон красоты в Саутолле, — пояснила Шина. — Одно из тех мест, куда изредка ходишь, чтобы побаловать себя, хотя, как правило, обходишься дешевым маникюром в маленьких салончиках на Бродвее, — женщина помахала перед носом у Никки блестящими ноготками и усмехнулась. — Лично я уже много лет делаю маникюр сама. Ярко-розовая основа и золотые блестки мой стандартный вариант.
— Выглядит великолепно, — призналась Никки и покосилась на свои ногти. — Кажется, я ни разу в жизни не делала маникюр.
— А я не могу без него жить. Жаль, что мне не достался богатый муж. Я бы целыми днями торчала в «Чандани», перемывая косточки знакомым. Это настоящая клоака. Хуже лангара. Тем женщинам доверять нельзя.
Девушка моментально вспомнила, как Тарампал предупреждала ее насчет вдов. Но Шина, кажется, заслуживает доверия. Разговаривая с ней, Никки чувствовала себя непринужденно.
— Эй, можно тебя кое о чем спросить?
Шина кивнула.
— Тарампал очень тревожилась, что нас разоблачат. Неужели она так боится Кулвиндер?
— Она имела в виду «Братьев», — сказала Шина.
— Чьих братьев?
— Нет, «Братьев». Это шайка безработной молодежи, считающая себя саутолльской полицией нравов. Многие из них работали на ломоперерабатывающем заводе, а потом он закрылся. И вот теперь они патрулируют территорию храма и напоминают людям, чтобы покрывали головы.
Произнося эти слова, Шина принялась поигрывать тонкой золотой цепочкой, болтавшейся у нее на шее.
— Мне тоже такое говорили, — удивленно воскликнула Никки. Воспоминание о презрительном замечании мрачного незнакомца вызвало у нее жгучий приступ гнева. — А я приняла этого человека за религиозного фанатика.
— Религия тут ни при чем. Это озлобившиеся, ничем не занятые люди. Самые рьяные из них по-хозяйски расхаживают по Бродвею, обыскивают школьные рюкзаки в поисках сигарет, допрашивают девочек об их местожительстве и занятиях, чтобы убедиться, что те строго блюдут честь общины. Я слышала, они даже предлагают услуги семьям.
— Какие услуги?
— В основном розыскные. Если девушка сбегает из дома с парнем-мусульманином, «Братья» распространяют информацию через свою агентурную сеть — таксистов, владельцев магазинов, — чтобы найти ее и вернуть домой.
— И люди не возмущаются? Не жалуются, что их терроризируют?
— Конечно, недовольные есть, но никто не смеет высказываться прямо. А кроме того, люди хоть и боятся, но вместе с тем считают, что «Братья» помогают им держать в узде дочерей. Ты не станешь громогласно ругать их, потому что не знаешь, кто чувствует себя обязанным им.
