Молодоженов осыпали лепестками гибискуса, райские птицы чирикали в золотых клетках, и пел хор меланезийских сирот. Керри рассказывал журналу Us о своем безмерном счастье, когда рука Джорджи развернула его голову, чтобы в поцелуе новобрачных камеры запечатлели нежность без синяков.
Все гости, кроме одного, верили, что у них все получится.
Кэти Холмс пришла со своим тогдашним мужем, звездой культовых боевиков, чье настоящее имя мы не можем привести здесь по юридическим причинам. Следовательно, будем называть его Лазерный Джек – молния. Итак, рядом с Лазерным Джеком стояла черноокая красавица Кэти. С Керри они познакомилась два года назад в двадцать седьмом отсеке лабиринта на заднем дворе Уилла Смита. Они вместе нашли выход из лабиринта и, справившись, как Гензель и Гретель, с общей угрозой, подружились. Кэти отметила про себя поспешность поцелуя новобрачных и зловещую скорость, с которой невеста повернулась от жениха к камерам.
«Почему, – недоумевала Кэти, глядя на них у алтаря, – ложная любовь так высокомерна, а истинная любовь пуглива?» Она грустно улыбнулась Керри, пока тот шел по красной ковровой дорожке, а Лазерный Джек одарил его своей улыбкой на миллиард долларов и поднял большой палец.
На Джима и Джорджи сошла такая благодать, что они решили наслаждаться ею вечно: в Центре долголетия в Пасадене они сдали стволовые клетки и синтезировали белки для индивидуальной терапии, чтобы продлить свою совместную жизнь в середине XXI века.
Их убедили, что возраст – это всего лишь болезнь, а значит, ее можно вылечить, как и любую другую.
И все же назревало что-то нехорошее…
Митчелл Сильверс пропал со съемочной площадки «Оксаны», а через три дня вернулся сам не свой, заявив, что его похитил инопланетный телепродюсер Тэн Кельвин. В Лос-Анджелесе у всех периодически едет крыша. Джорджи, как и остальные, предположила, что Митч просто сменил лекарства.
В сентябре, вскоре после церемонии в Малибу, Джим и Джорджи отправились в своего рода свадебное путешествие в Нью-Йорк, где всегда мечтала побывать Джорджи. Они остановились в отеле Mercer в Сохо. Джим хотел бы очутиться тут в период расцвета в 1980-е. Он мысленно любовался остатками от граффити Баскии, думал, как художники, поэты и музыканты-экспериментаторы занимаются любовью на чердаках, прокручивая в голове буйные фантазии богемы. Джорджи предпочитала конкретику чистому искусству. Мерсер, Грин, Вустер… Она бродила по улицам, не вдаваясь в их художественное или промышленное прошлое. Дорогие бутики ласкали взгляд, а папарацци поджидали по утрам у отеля и ходили по пятам все несколько дней. Вне всякого сомнения, ей досталась величайшая роль в карьере, очередное реалити-шоу, но уже без песчаных мух и голода.
Они обедали в Cipriani за столиком на тротуаре, и Джорджи поняла: достаточно выпить воды в присутствии Джима Керри или съесть салат, соблюдая основные правила застольного этикета, чтобы оказаться в театре соцсетей с миллиардом зрительских глаз. В давние времена, чтобы пробиться в высшее общество, приходилось размахивать мечом на поле боя или постепенно богатеть на грузоперевозках, но сейчас – как удивительно! – нужно просто съесть тартар из тунца в соответствующем контексте. Ее подруги по «Оксане» присылали со смайликами ссылки на их фотографии за столиком, сделанные всего пару минут назад. Вскоре Джорджи и сама стала заглядывать на Getty Images в поисках новых снимков себя самой и тщательно планировать гардероб на следующий день для шоу Джима и Джорджи.
Они ужинали в ресторане Chinatown в китайском квартале, необычайно довольные тем, что даже в свете флуоресцентных светильников испытывают взаимное влечение. Дэниел Рэдклифф пригласил их на спектакль, и они смотрели Equus в театре «Шуберт» в первом ряду. Рэдклифф принял их после спектакля в своей гримерке, любезно подыграв Джорджи, которая ради фото вытянула и скрючила пальцы, словно накладывая заклинание. У театра они встретились с Джерри Кархариасом, агентом Керри из Creative Artists Agency, и тот пригласил их на аукцион современного искусства Christie следующим вечером.
Прохладная ночь, дороги поблескивают в моросящем дожде. Джим и Джорджи нарядились, как на церемонию «Золотой глобус», и сели в Escalade. Стереосистема проигрывала Sketches of Spain
[18], когда они проезжали Лафайет; уличные фонари отражались в мокром асфальте. Керри шептал Джорджи, что слушать Майлза Дэвиса на Манхэттене под дождем, рядом с ней, – самое прекрасное, что может быть. На аукционе они сидели рядом с Кархариасом и его второй женой Зандорой, наблюдая, как богатые собирают сокровища. «Монро» Уорхола ушла за пятьдесят миллионов долларов. «Зебра» великого бальзамировщика Дэмиена Херста – за двадцать пять. Хокни и Раушенберг застряли между пятью и пятнадцатью. Джорджи с трудом скрывала восторг, наблюдая, как российский олигарх тягался с саудовскими близнецами за Баскию, которого продали за восемь миллионов долларов. У Керри тоже слегка перехватило дыхание, когда Джерри Кархариас выложил за Хоппера двенадцать миллионов долларов. Такое впечатление, что у агента больше наличных денег, чем у любого знакомого Керри актера.
И в какой мрак уходили корни благосостояния участников?
Джорджи затаила дыхание, услышав следующий лот – автопортрет Фриды Кало.
– Тебе нравится? – повернулся к ней Керри.
Она давно восхищалась работами Кало, феминистки, которая бесстрашно исследовала свою боль, героически пытаясь выбраться из тени Диего Риверы. Джорджи кивнула.
– Хочешь?
– Стой!
– Но я же вижу.
– Джим!
Керри, нефтяник из Далласа, японский миллиардер-ретейлер и агент шейха из Эмиратов бросились в погоню за бедной Фридой. Керри игриво подмигивал Джорджи после каждой ставки. Миллион, миллион двести, два миллиона – техасец выпал, два двести – японский магнат сдался. Теперь султанскому лакею бросал вызов только Керри, а это не какой-нибудь Керри, а Джим Керри – он не позволит обойти себя какому-то деспоту, отрубающему руки налево-направо.
– Два миллиона восемьсот, – произнес аукционист.
Оба приняли вызов.
– Два миллиона девятьсот.
Керри замахнулся своей карточкой как топором:
– Три миллиона. Три миллиона сто.
Ставка выиграла.
Журналисты запечатлели этот момент в двадцати разных ракурсах, и на каждом без исключения снимке Керри метал на побежденного врага до неприличия злые взгляды. Джорджи растаяла от подарка, стоимость которого превышала все накопления ее семьи за несколько поколений. Они занимались любовью у окна гостиничного номера, оба смотрели сквозь стекло, и все окна города смотрели на них. Пусть видят, мысленно говорили Джим и Джорджи, пусть разделяют с нами это мгновение, наш оргазм, пусть чувствуют восторг духовной связи и победы на аукционе. Каждый верил в жаркие обещания партнера: «Я люблю тебя», «Я всегда буду любить тебя», «Я любил только тебя» – или, по крайней мере, в то, что эти слова произносятся безо всякой задней мысли. Происходящее выходило за пределы мечтаний, и у Джорджи закружилась голова и от Джима, и от предвкушения жизни, наполненной множеством таких моментов. Когда две недели спустя Фрида Кало приехала в деревянном ящике на виллу «Колибри» и курьеры распаковали посылку, Джорджи сочла канцелярской ошибкой запись в сертификате продажи: «Владелец Джеймс Юджин Керри».
