Тэн Кельвин настаивал:
– Войдите в свет счастья. Стряхните груз, освободитесь. От проблем. От неоплаченных счетов. От горя и страданий. Бросьте тела, сведенные болью. Вам больше не придется никому ничего доказывать. Ничего терять. Только очищающий свет и прощение. Мы приготовили вам подарок на прощание: вечное блаженство до потери дыхания.
Ким Кардашьян бросила рыдающего Канье и стала первым человеческим приемышем. Не выпуская из рук звездного младенца, она скинула босоножки на высоких шпильках, выбежала из патио и в сопровождении дюжины камер проворно устремилась к световому полю. Ким шагнула внутрь луча, упала на колени – глухие поначалу стоны быстро обрели радостную тональность.
После чего Ким стала возноситься.
– Глядите, пошла кормой вперед! – хмыкнул Келси Грэммер.
Да, это правда. Преждевременному восхождению Ким не хватало плавности и устойчивости. Но она быстро овладела потоком и воспарила к небесам, сущий ангел со звездным младенцем у груди, закружилась в экстазе. Камеры вели прямую трансляцию на весь мир. Тренды #звезднаямать, #звезднаямалышка и #последуйзазведой набирали обороты. Homo sapiens смирился с собственной кончиной. Первыми потянулись одинокие, потерянные, больные и, как ни странно, те глубоко несчастные, чья жизнь со стороны казалась идеальной. Снимки плодились и размножались, восторг на лицах доказывал, что процесс абсолютно безболезненный, более того – восхитительный. В считаные минуты миллионы землян по всему миру устремились на свет, на Елисейских полях не протолкнуться; когда шары зависли над тюрьмами, охранники воспарили вместе с осужденными, фавелы Рио возносились целыми семьями, забыв обо всем, во что верили, и считая Кельвина если уж не мессией, то как минимум надежным производителем чудес.
Знаменитости в Малибу, не веря своим глазам, смотрели на парящую в воздухе между океаном и тарелкой Ким Кардашьян. Многие захотели повторить ее опыт, сбросить оковы своего фальшивого «я». Некоторые бросились к лучам в такой спешке, что не услышали завершающую часть выступления Кельвина и не заметили его мелькнувший змеиный язык.
– Тем, кто будет сопротивляться, уготованы великие страдания. Дети будут огорчать своих матерей. Вы будете поджариваться на медленном огне, пожирать плоть друг друга. Все узнают, что такое голод и холод. Человек содрогнется от ужаса. Пока не исчезнет с лица земли.
Керри переключил внимание на Спилберга, который говорил по телефону.
– Подготовьте «Эмблин-двенадцать». Мы будем там через час.
– Что это «Эмблин-двенадцать»?
– Космическая спасательная капсула, Джим, – стушевался Спилберг. – В какой-то момент мы, миллиардеры, поняли, что это единственная вещь, в которую стоит вкладывать.
– Можно с вами?
– Извини, – ответил Том Хэнкс. – Модуль очень компактный, а Опра нуждается в эмоциональной поддержке своего животного, которое занимает одно место.
– А как же играть с собакой в мяч? Жарить сосиски для хот-догов?
– Мы все это запишем на видео. И будем дорожить им, – сказал Хэнкс. – Как бы то ни было, мы наконец-то встретились и отлично позавтракали. Ну все, пора уносить ноги.
– Ну и пусть уходят, – утешал Джима Келси Грэммер, когда спилберги и хэнксы потянулись к пляжу. – Каждый имеет право отойти в лучший мир на своих условиях.
Впрочем, оба мужчины быстро оправились от травмы отвержения: они теперь с удивлением смотрели на звезд, которые хлынули к свету со всех концов Малибу. Бесконечная череда кастингов и отказов, постоянный страх не попасть в кадр. Линдси Лохан с криком «Ура!» взлетела, как воздушный змей на апрельском ветру, и столкнулась с Дайаной Росс. Они сцепили ладони и, лавируя в воздухе, приблизились к Киану Ривзу. Взяв друг друга под руки, троица запела строки из хита Дайаны 1970 года Reach Out and Touch (Somebody’s Hand) и взмыла вверх, как парашютисты на обратной перемотке.
Но чувства Келси Грэммера не шли с этим ни в какое сравнение. Он вошел в свет вместе с Вирсавией, и сердце подсказывало, что эта стройная коммандос двадцати с небольшим лет и есть то, что он так долго искал, – настоящая любовь. Не разнимая рук, они закручивались вверх, и в душе Келси рождались слова, любовные истины, которые подарил Джульетте Шекспир, настолько упоительные, что на театральных подмостках «Глобуса» мужчины забывали свой пол, слова, которые Келси мечтал произнести со времен Джульярдской школы, но постоянно откладывал из-за плотного графика.
– Моя, как море, безгранична щедрость, – сказал он, поднимаясь над Тихим океаном. – И глубока любовь. Чем больше я тебе даю, тем больше остается. Ведь обе бесконечны…
[52]
– Как красиво, – прошептала Вирсавия со слезами золотистого цвета.
– Ты и правда так думаешь? – спросил Келси. – Я боялся, что поторопился.
А потом их скрутило в спираль, как двухцветную карамельку.
Керри вдруг подумал, что Лэнни Лонштейн все-таки создал свой шедевр – и вовлек их всех, иначе как объяснить то, что происходит. Или что он в элитной психушке, где мочится через катетер. Или в отеле в Вегасе с передозировкой, и ночной кошмар не что иное, как последний лепет коры умирающего мозга. Мир ничего не объяснял, не доказывал и не опровергал. Он просто хотел жить. В Библии говорится, что наступит день, когда звезды будут падать с неба. Керри видел на YouTube фильм об этом: галактики разбегутся в разные стороны, и Вселенная превратится в вечный мрак и холод. Что может быть ужаснее? Или мрачнее. Им всем угрожало забвение, а это пострашнее царской армии. Прямо сейчас над головами могущественные корабли покидали порт.
Какая разница, кому они принадлежат и куда направляются.
Свет манил к себе.
И музыка.
Внутренние монстры замолчали. Керри переступил через край светового поля и шагнул в него.
Это было реальным.
Это и ничего больше.
Маленькие дети взлетали как петарды.
Души, отягощенные горем, рывками продвигались вверх, как воздушные шары с гелием недельной давности.
Все проблемы ушли.
Задымленные склоны холмов, город вдалеке, грустные тени. Керри стоял на песке в ожидании своей порции чудесного и знал, что нет ни прошлого, ни будущего – только настоящий момент. Каждая клеточка тела свербила, сводя с ума. Над головой пронеслись Шер и Долли Партон, распевающие «Аллилуйю» Леонарда Коэна. Хочется быть там же, где и они.
Ноги оторвались от земли.
Невесомый от радости, свободный от тягостных воспоминаний, наполненный счастливыми, Керри наконец-то достиг осознанности. Сэндвичи с поджаренным сыром. Гоняю шайбу по замерзшему озеру. Мамина фигура, залитая солнечным светом. Здоровая, жизнерадостная. Подначиваю родных во время обеда. Все знали, что хотя бы половину маминого фирменного вишневого чизкейка нужно съесть, а другую незаметно выбросить. Блестящие вишни и мамин мелодичный смех – теперь это его смех, понял Керри. Брат Джон развивался не по возрасту, уже лет в десять у него появились вторичные половые признаки. Керри с сестрой Ритой караулили в душе, показывали пальцем и дразнили: «Волосатый, волосатый, всем расскажем мы ребятам!» В восемь лет выступал на домашних представлениях и сыпал шутками, а отец говорил гостям: «Мал золотник, да дорог!» Высматривал с балкона квартиры отца на новой машине, коричневом «Воксхолле» – в детстве он казался чудом инженерной техники. Однажды летом они всей семьей отправились посмотреть Спящего Великана, остров в заливе Тандер, похожий на отдыхающего индейского вождя, и проехали на этой машине шестьсот километров. В детстве придумал человечка по имени Марвин Маффинмоут. Поезд в Садбери, Керри шесть лет, вышагивает по вагону, с гордостью показывает комикс с Марвином другим пассажирам. Кухонный стол, где двухлетним он гримасничал, уворачиваясь от ложки с капустным пюре: способность доводить родителей до белого каления стала и даром, и оружием.
