Глава 17
Альва
1878 г.
После многочисленных обращений в суд и экстренных семейных совещаний Джеремайя уступил, согласившись отозвать иск за 600 тысяч долларов. Из этой суммы 200 тысяч он получил наличными, а оставшиеся 400 тысяч были помещены в доверительный фонд, которым управлял Билли.
Вилли, теперь имевший в своем полном распоряжении два миллиона долларов, однажды вечером удивил Альву: он вернулся домой с проектом их нового дома. Альва передала малышку няне и через плечо мужа принялась с интересом рассматривать чертежи, которые тот разложил на письменном столе.
– Вот, посмотри. – Вилли ткнул пальцем в верхний правый угол на плане. – Здесь будет бальный зал, а вот здесь – столовая. Видишь, какая большая? Можно спокойно рассадить пятьдесят гостей. А может, и больше.
– О, Вилли Кей! – радостно захлопала в ладоши Альва. Наконец-то у них будет дом, где она сможет с гордостью принимать гостей, дом, который обустроит по своему усмотрению. Дом, который будет ослеплять роскошью, потрясать своим величием – самый значимый из ее активов, если она намерена добиться влияния в обществе. Альва ходила вокруг стола, с всевозрастающим возбуждением рассматривая чертежи со всех возможных ракурсов.
В эйфории она пребывала до следующей недели, пока ее не пригласили на званый обед в великолепном особняке Корнелии Стюарт на углу Тридцать третьей улицы и Пятой авеню, напротив особняка из бурого песчаника, принадлежавшего семейству Астор. Она впервые была в гостях у Корнелии. Дворецкий в ливрее проводил Альву в гостиную, где ее радушно приветствовала хозяйка дома, тоже рыжая, хотя ее волосы имели еще более насыщенный медный оттенок, чем у Альвы. Корнелия благоухала резким цветочным ароматом духов, в глаза бросалась ее огромная изумрудная брошь. Покойный муж Корнелии, Александр Т. Стюарт, торговал тканями. Его магазин до сих пор процветал, и все они часто туда захаживали. Кстати, муфта, с которой приехала Альва, был куплена именно там.
Александр слыл богатым человеком, но Вилли в состоятельности уступал, и однако смотрите, как они живут! Альва была очарована. Беседуя с Сетти Рокфеллер, восхищалась паросским мрамором. Пока Офелия Мид делилась с ней сплетнями о последней любовнице мистера Брэндона, Альва рассматривала украшенную позолотой мебель из белой древесины и панели, расписанные фресками работы выдающегося итальянского художника Марио Бригальди.
Позже, сидя за длинным столом, Альва с трудом заставляла себя участвовать в застольной беседе, есть вермишелевый суп, котлеты из мяса омара, жареного барашка и неаполитанские пирожные, потому как глаз не могла отвести от убранства пышной гостиной. В ней всколыхнулась зависть. Проект нового дома, еще недавно приводивший ее в восторг, блекнул в сравнении с особняком Стюартов.
От этого мерзкого чувства зависти, постепенно завладевшего всем ее существом, она никак не могла отделаться и по окончании обеда, пока ехала в экипаже к 45-й улице. К тому времени, когда Альва вернулась домой, она уже с ужасом сознавала, что ей всегда будет чего-то не хватать, сколько бы всего муж ни дал ей, даже с учетом его наследства. Верная себе, если раньше она завидовала тем, у кого была более красивая тряпичная кукла, более быстрый фургон, более модное платье, теперь она тоже хотела иметь самое лучшее, быть самой лучшей. Ей уже не нужен был дома как у Стюартов. Нет, она мечтала об особняке, который будет больше и пышнее.
Альва боялась, что она никогда не будет удовлетворена. Так случалось всегда. Стоило ей обрадоваться тому, что у нее есть все, чего душа желает, что ее чаша переливается через край, как в ней внезапно открывался некий люк, в который проваливалось все ее довольство, и она вновь оставалась опустошенной. И вновь поднимала ставки. Как только ее муж унаследовал два миллиона долларов, ей захотелось иметь на два миллиона больше. Теперь было очевидно, что ей вечно суждено быть несчастной, неудовлетворенной. Она была ненасытна, ее желания – безмерны. Если она хочет радоваться жизни, ей нужно научиться довольствоваться меньшим и быть благодарной за то, что она имеет.
Следующие несколько дней Альва боролась со своим тщеславием. В конце концов, кто она такая, чтобы лелеять столь высокие устремления? Кто ей дал право требовать от жизни так много? Как же быстро она привыкла к богатству Вандербильтов – к обилию еды, изысканных драгоценностей, одежды из самых дорогих тканей, созданной самыми талантливыми кутюрье. Она становилась алчной, невиданную роскошь принимала как должное. А ведь зарекалась. Значит, придется – и поскорее – умерить свои аппетиты.
Альва пыталась убедить себя, что роскошный дом не такая уж большая важность. Тем не менее, она видела, как изменилось положение Корнелии, когда та стала хозяйкой грандиозного особняка. До того, как тот дом был построен, Корнелию Стюарт считали просто богатой выскочкой, причем самого позорного толка. Вульгарной, хвастливой. Никербокеры не пускали ее на порог. Но отношение к Корнелии стало другим, когда ее семья построила помпезный особняк – особняк, затмивший все самые усердные старания Альвы и Вилли.
Придется искать другой путь к успеху, используя свой ум, свои достоинства. Тем ценнее будет победа, убеждала себя Альва. Разве не так?
* * *
Но однажды она навестила Джеремайю, и все ее доводы разлетелись в пух и прах. Вилли и остальные Вандербильты больше не желали с ним знаться, однако Альва возобновила дружбу с дядей мужа. Ведь он был изгоем, как и она сама.
Альва пришла к нему в гостиницу «Гленэм» на углу Пятой авеню и 22-й улицы, где Джеремайя жил весь минувший год, поскольку продал свой дом, чтобы расплатиться с адвокатами.
– Как тебе удалось сюда вырваться? – спросил он, впуская ее в свой номер.
– Сказала Вилли, что встречаюсь с приятельницей.
– Надо же, как мы осмотрительны, – усмехнулся Джеремайя. – Будто муж и любовница. Только что не совокупляемся.
Смеясь, Альва выпросталась из пальто и села за маленький столик на трех ножках, что стоял в углу, у окна. На нем она увидела пепельницу, полную окурков, полупустую бутылку виски и два бокала.
– По-твоему, рановато для спиртного? – спросил Джеремайя.
– А ты сам как думаешь?
– Наш человек, – рассмеялся он, наливая ей виски. – За нас. – Джеремайя чокнулся с ней.
Они с ходу принялись сплетничать об Элис и Корнелиусе, о Билли и Луизе. Когда он упомянул, что его брат тратит три миллиона на строительство двух особняков – один для него, второй – для дочерей, – Альва встрепенулась.
– Для Маргарет и Флоренс? – Она озадаченно посмотрела на него. – А как же мы? Он даже не вызвался помочь нам со строительством нашего нового дома. – Заметив, каким невыразительным стало лицо Джеремайи, она осеклась и, поддавшись вперед за столом, стиснула его руку. – Прости. Нашла кому жаловаться.
– Дорогая, я готов целый день соболезновать тебе, ругая скупердяев Вандербильтов, – сказал он со смехом и закашлялся, а потом разрыдался.
