В два часа дворецкий запустил в дом группу журналистов. Альва поприветствовала каждого персонально, словно принимала гостей на некоем официальном мероприятии. Отвечая на вопрос о муже, она объяснила, что Вилли Кей скоро присоединится к ним. Что его срочно вызвали к отцу, но она ожидает его возвращения с минуты на минуту. Пока Альва проводила для репортеров экскурсию по дому, те засыпали ее вопросами о почетной гостье и меню, интересовались, в каком костюме будет хозяйка и какие подарки она приготовила для гостей.
Интервью продолжалось, а Вилли все не объявлялся. Альва была возмущена: он ведь знал, как это важно для нее. Вопросы постепенно иссякли, и, когда они вернулись к отправной точке экскурсии, журналисты, так и не дождавшись Вилли, стали один за другим прощаться с ней.
Наконец муж возвратился. Разъяренная, Альва спустилась по парадной лестнице и остановилась как вкопанная, увидев его лицо.
– В чем дело? Что случилось? – спросила она с замиранием сердца.
– Дядя Джеремайя.
Альва оцепенела, а в голове, словно вихрь, проносились самые разные предположения. Неужели Вилли узнал, что она помогала Джеремайе погасить карточные долги? Или, может, его опять избили? Может быть, он в больнице…
– Мне очень жаль, – произнес Вилли, подходя к ней.
Она посмотрела ему в глаза, и у нее мороз пробежал по коже.
– Мне очень жаль, – повторил он, качая головой. – Сегодня утром дядю Джеремайю нашли мертвым в его гостиничном номере.
Альва охнула, резко втянув в себя воздух, отчего все тело пронзила боль. Схватившись за перила, она грузно опустилась на нижнюю ступеньку лестницы.
– Как так? Что произошло? – В голове свербела одна мысль: это кредиторы добрались до него.
Вилли ответил не сразу. Обвел глазами огромный холл и наконец остановил взгляд на Альве.
– Он застрелился. На тумбочке нашли предсмертную записку.
Альва уронила лицо в ладони. Она задыхалась. Даже не помнила, как Вилли сел рядом и обнял ее. Она была не в силах пошевелиться.
Вечером того же дня Альва получила ответ на свой вопрос. В предсмертной записке Джеремайя повторил то, что неоднократно говорил ей. Мертвый он стоит больше, чем живой. В представлении Джеремайи, теперь, по крайней мере, у Джорджа Терри, которого он любил по-настоящему – и которому завещал 400 тысяч долларов, помещенные в доверительный фонд, – будет достаточно денег, чтобы отдать долги Джеремайи и на оставшуюся сумму вести безбедное существование. Альва была убита горем. По ее мнению, у Вандербильтов – особенно у Билли – руки были обагрены кровью.
Остаток вечера Альва неприкаянно слонялась по дому, пытаясь подавить копившуюся в груди ноющую боль. В конце концов, не в силах больше сдерживать скорбь, она удалилась в свою комнату и дала волю слезам. Бросившись на кровать, она зарылась лицом в подушку, чтобы приглушить рыдания и затем – вопли. К горю примешивался гнев. Как мог Джеремайя ее бросить? Эгоист. Трус. Если б знать, что он так сильно страдает, могла ли она постараться его спасти?
Сердце разрывалось, слезы горя заливали гнев. Впервые после смерти матери она испытывала столь острую душевную муку, оплакивая потерю близкого человека. С кем она теперь будет курить сигареты и пить виски в середине дня? Кому теперь будет жаловаться на мужнину родню? Неужели они никогда больше не будут гулять рука об руку в парке или прохаживаться по разбитым тротуарам в каком-нибудь незнакомом районе? А его язвительный ум? Как ей теперь обходиться без этого?
В конце концов Альва оторвалась от кровати, прошла в ванную и умылась холодной водой, но, промокая лицо полотенцем, снова расплакалась. Когда все же успокоилась, осознала, что она напрочь позабыла про свой бал-маскарад. До него остается меньше недели, а дел еще невпроворот. Сегодня она должна была встретиться с флористом, шеф-поваром и виноторговцем, но теперь все это не имело значения. Бал ей стал безразличен, она плохо представляла, как в таком состоянии будет принимать гостей.
Альва снова зарыдала, одолеваемая мыслью о том, чтобы остановить подготовку к маскараду. Повернув кран, она еще раз умылась холодной водой и глянула в зеркало. Она готова была поклясться, что на нее, хмурясь, смотрит Джеремайя.
– Не смей отменять свой бал, – услышала она его голос. – Никогда тебе этого не прощу.
Глава 31
Каролина
Бал открывался в десять часов вечера, но танцы должны были начаться не раньше полуночи. Каролина, всегда прибывавшая в оперу точно к началу второго акта, и теперь оставалась верна себе: в особняк Вандербильтов она ступит не раньше, чем это абсолютно необходимо.
Проезжая в экипаже по Пятой авеню, Каролина заметила на тротуарах толпы людей. В первую минуту ей показалось, что они все в маскарадных костюмах – широкие пальто, шерстяные шали, – но потом сообразила, что это простолюдины из бедных районов собрались поглазеть на прибывающих гостей. К северу через квартал толпа была гуще. Натиск зевак сдерживали полицейские. Кэрри неотрывно смотрела в окно, прижимаясь лицом к стеклу. Ее волнение было столь же ощутимо, как и любопытство Каролины.
По приближении к особняку Каролина увидела вереницу роскошнейших экипажей, выстроившихся вдоль улицы. Как будто они не в Нью-Йорке, а в Париже, подумала она, глядя на кучеров в ливреях, помогающих гостям выходить из карет. Чтобы гости не дай бог не испачкали элегантную обувь, от входа в особняк до обочины тянулась толстая красная дорожка, над которой простирался огромный навес.
Каролина с дочерью ступили на красную дорожку. Из особняка лилась оркестровая музыка, и, Боже правый, гости танцевали прямо в большом холле у парадной лестницы. Среди них порхала какая-то женщина в костюме осы с бриллиантом в конусообразной прическе. Она язвила и хохотала, словно уже перепила пунша. Мужчина, одетый как Дэниэль Бун, гонялся со сплетенным из цветов томагавком за матушкой Гусыней. На одной женщине (позже Каролина сообразила, что это еще одна миссис Вандербильт – Элис, супруга Корнелиуса) было белое платье, расшитое бриллиантами, которые мерцали, словно крошечные лампочки, а сама она в руке держала настоящий электрический фонарь, вспыхивавший каждый раз, когда она нажимала выключатель, спрятанный в кармане. На балу царила карнавальная атмосфера, все беспечно предавались веселью. Словно надев маскарадные костюмы, гости получили полную свободу действий, отбросив всякие правила приличия. Каролина содрогнулась. На ее балах никто не позволял себе столь недостойного поведения.
[27] Никогда!
В отличие от большинства гостей, выдававших себя за сказочных и исторических персонажей, Каролина не прятала своего лица. Она заранее не продумывала свой костюм, да и времени на это не было. В последний момент решила надеть венецианское платье – в стиле рококо, из пурпурного бархата, с достаточно глубоким эффектным декольте; ее шею украшали четыре бриллиантовых ожерелья. Она вздохнула полной грудью, чувствуя, что все смотрят на нее. Удивленные взгляды свидетельствовали о том, что никто не ожидал появления гранд-дамы на маскараде.
