Из раздумий ее вывела Мэйми Фиш. На бал она явилась в образе Елизаветы I – в золотистом платье с серебряной юбкой на каркасе и таким же гофрированным воротником, из-за которого она не могла поворачивать голову.
– Я искренне надеюсь, что этот бал вас с Вилли не разорил, – сказала она Альве со свойственным ей ехидством и громко рассмеялась, привлекая к себе внимание окружающих.
– Ой, Мэйми, иди веселись, – отвечала Альва, даже не улыбнувшись. – Я серьезно… – Она махнула в сторону бального зала. – Иди.
Но Мэйми, ничуть не сконфузившись, и не подумала двинуться с места.
Вскоре к ним подошла Кошечка, держа в руке один из своих многочисленных хвостов.
– Я рада, что тебе удалось снять голубя со своего кота, – съязвила Мэйми, снова залившись пронзительным смехом.
Кошечка потрогала свой головной убор, словно проверяла, на месте ли чучело кота.
– Альва, расскажи нам, пожалуйста, про новый оперный театр. Открытие состоится в октябре, как намечалось? Уже известно, кто будет выступать? Ты довольна, как устроены места…?
Альва все еще отвечала на вопросы, когда возле нее появился Оливер Бельмон в желто-красных облегающих рейтузах и черном бархатном плаще.
– Миссис Вандербильт, окажите мне честь. Позвольте пригласить вас на следующий танец? – Наклонившись, он шепнул ей: – Я вижу, что вас нужно спасать.
Он не ошибся.
– Предупреждаю, – сказал он, ведя ее в бальный зал, – танцую я весьма недурно.
Оливер Бельмон не преувеличивал: он действительно танцевал гораздо лучше, чем можно было бы ожидать. Если его и смущало, что он заметно ниже партнерши, виду не показывал.
– Сегодня вы одержали грандиозную победу, – произнес Оливер. – Чем же в таком случае вы расстроены? Фуа-гра не понравилось?
– Я вас не совсем понимаю.
– Вы почти не улыбаетесь.
– Устала.
Он кивнул, хотя ее объяснение его не убедило.
– Итак, что же дальше?
– Дальше? – рассмеялась Альва. – По-вашему, этого недостаточно?
– Не-а, – улыбнулся Оливер, кружа ее в танце. – Во всяком случае, для такого человека, как вы.
– Для такого человека, как я? И что это значит?
– Ничего. Совсем ничего.
– Нет уж, выкладывайте, раз начали.
– Ну хорошо, – вздохнул он. – Так и быть. Вы, миссис Вандербильт, немного напоминаете мне меня самого: никогда не успокаиваетесь на достигнутом.
Они танцевали лицом к лицу, и он пристально смотрел на нее. Прежде Альва не замечала, какие чудесные у него глаза. Не задумывалась о том, сколь непринужденно она чувствует себя в его обществе. Но теперь, осознав это, сразу почувствовала себя неловко.
Она устремила взгляд мимо него и увидела, что Вилли Кей вальсирует с Герцогиней – самой прекрасной из всех принцесс де Круи, по мнению Альвы. Герцогиня улыбалась, рассмеялась над чем-то, что сказал Вилли. Альве было приятно, что ее подруга не скучает. Она была признательна мужу за то, что он ее опекает, тем более что виконт не смог присутствовать на балу.
Танец закончился, и Альва поблагодарила Оливера, хотя с удовольствием станцевала бы с ним еще один танец.
Едва она вернулась к своим обязанностям хозяйки бала, к ней подошел Уорд Макаллистер. Он доложил, что миссис Астор уехала рано, в половине четвертого.
– И да будет вам известно, пресса уехала следом за ней, да-да…
Слушая его разглагольствования, Альва представляла, как репортеры усаживаются за свои столы и пишут статьи, которые уже завтра появятся в разделах светской хроники всех газет. Она смотрела по сторонам, наблюдая за гостями. Оливер Бельмон танцевал с Кошечкой. Фонарик Элис Вандербильт перестал вспыхивать, и Корнелиус пытался его починить. Мэйми и Тесси Ульрикс выясняли, кто первой решил примерить на себя образ Елизаветы I. Уорд все еще говорил что-то про миссис Астор, когда Альва, извинившись, поспешила увести Герцогиню от Вилли. Среди гостей, коих собралось в ее дворце не менее полутора тысяч человек, она чувствовала себя одиноко и хотела ненадолго уединиться с подругой.
Веселье продолжалось. Альва валилась с ног от усталости и, честно говоря, уже жаждала покоя. Голове было жарко в тяжелом парике, платье на талии впивалось в тело. Вилли проводил экскурсии по дому, словно это было его творение. Всюду, куда ни кинь взгляд, Альва видела обрывки и клочки маскарадных костюмов: затоптанная маска в коридоре; плюмаж, оторвавшийся от чьей-то шляпы; мужские перчатки; белый напудренный парик, который, как оказалось, принадлежал Вилли. Близился рассвет. Скоро прислуга начнет готовить утренний шведский стол, и затем бал – венец долгого планирования и массы затраченных усилий – будет завершен. Дело сделано.
* * *
Спустя несколько часов последние из ее гостей покинули особняк. Незадолго до рассвета один из лакеев проводил Вилли до спальни, где тот сразу провалился в сон. Всходило солнце. Непривычную тишину Petit Chateau лишь изредка нарушала возня слуг, наводивших порядок в доме. Альва была изнурена, но знала, что заснуть не сможет. Она вспоминала свой прием, с самого начала, заново переживая минуту за минутой, пересматривая свою личную оценку бала. Отметала те моменты, которые ее разочаровали или казались невыразительными. Не принимала в расчет детали, делавшие картину менее зрелищной, менее совершенной, пока в памяти не выкристаллизовался беспрецедентный успех, каковым, она надеялась, и стал ее бал в восприятии гостей. Но, разумеется, последнее слово оставалось за прессой.
В восемь часов утра Вилли и дети крепко спали, но у самой Альвы сна не было ни в одном глазу. Все ее существо клокотало от нервного возбуждения. В конце концов тишина и бездеятельность ей стали невыносимы. Она надела пальто, взяла сумочку и вышла из дома.
Красная дорожка, безукоризненно чистая еще накануне вечером, теперь была истоптана тысячами ног. Утренний холодный воздух бодрил. Город уже проснулся, оживал, набирая свой повседневный темп: гувернантки вели детей в школу; бизнесмены в котелках, с портфелями и тростями, спешили по делам; по Пятой авеню сновали туда-сюда конные экипажи.
На углу улицы Альва увидела торговца прессой, возле которого лежала кипа газет, перетянутая старой лохматой веревкой. У нее участился пульс. Так же, наверное, волновалась бы актриса или оперная певица, ожидая откликов на свое выступление в премьерном спектакле. В тех газетах решалась ее судьба. Альва купила по номеру каждого издания и, все еще в венецианском костюме, парике и жемчугах, села на ближайшую скамейку и принялась листать газеты, пока не наткнулась на ту единственную статью, которая имела для нее значение.
И в этой статье цитировались слова ее самого строгого критика, крайне редко общавшегося с журналистами. «Мы не вправе исключать тех, кто выдвинулся вперед, способствуя развитию нашей великой страны, при условии, что они не вульгарны внешне и по манере речи, – сказала миссис Уильям Б. Астор, покидая Petit Chateau, и затем добавила: – Настало время Вандербильтов».
