Через час в дверях появилась Шарлотта. Вид у нее был измученный.
– Ну? – спросила Каролина, кладя на стол ручку. – Как она? Согласилась поесть?
– Бесполезно, мама, – покачала головой Шарлотта. – Мне очень жаль. Я пыталась ее уговорить, но она даже слушать не хочет.
На следующий день снова явился врач. На этот раз вместе с медсестрой.
Втроем они пришли в комнату Кэрри.
– Юная леди, – обратился к ней доктор, – если вы сами не начнете есть, мне придется покормить вас насильно. Процедура эта неприятная. Вы понимаете?
Кэрри, не разжимая рта, замотала головой.
– Что ж, тогда начнем.
– Подождите… – вмешалась Каролина, – дайте мне с ней поговорить. Кэрри, послушай доктора. Ты должна начать питаться. Ты же не хочешь, чтобы тебя кормили насильно.
Но Кэрри лишь смотрела на мать, качая головой.
– Что ж, в таком случае… – врач полез в свой саквояж, – вы не оставляете мне выбора.
Каролина опять попросила врача подождать.
– Она одумается… я знаю. Нельзя ли подождать еще немного? – Она смотрела на инструменты, что он извлекал из саквояжа. – Неужели это настолько необходимо?
Врач обратил взгляд на Каролину.
– Категорически необходимо, если вы не хотите, чтобы ваша дочь умерла.
Умерла! Каролина понимала, что ситуация серьезная, но до сей минуты отказывалась признать, что ее дочь на грани смерти. Нет, еще раз она подобного не переживет. Она не может потерять еще одну дочь.
– Кэрри, ты слышала, что сказал доктор? Ты умрешь… если не начнешь есть, умрешь.
– Вам лучше подождать за дверью, пока мы не закончим, – предложил врач, подходя к кровати Кэрри.
Но Каролина не покинула комнату дочери. Встав в углу, она наблюдала, как доктор с помощью медсестры привязывает ремнями руки Кэрри. Та сопротивлялась, брыкалась, но сил у нее почти не осталось. Врач взял нечто похожее на металлическую скобу пугающего вида.
– Откройте рот. – Но Кэрри лишь плотнее сжала губы. – Не упрямьтесь, Кэрри. – Обессиленная, бороться она больше не могла. Врач заставил ее раздвинуть губы и затем вставил в рот металлическую скобу. Подкручивая винты на обоих концах скобы, он все шире и шире открывал рот девушки.
Каролине было невыносимы видеть, как глаза Кэрри наполняются страхом, а, когда врач вынул из саквояжа зонд, ей хотелось его остановить, но она застыла в беспомощном оцепенении. Врач вставил трубку в горло Кэрри. Она начала давиться, из ее глаз хлынули слезы, изо рта потекла кровь, – вероятно, металлическая скоба повредила слизистую оболочку. Как только началось кормление, глаза Кэрри полезли из орбит. Ее привязанное к кровати тело корчилось, из горла рвался клокот.
– Успокойтесь, – велел врач. – Расслабьтесь, а то пища полезет назад, и нам придется повторить процедуру.
Кэрри была так слаба, так бледна. Бледнее смерти.
На мгновение Каролина мысленно перенеслась в комнату Эмили, вспомнила, как сидела у ее постели и смотрела на побелевшее лицо, на бездыханное тело. Каролина почувствовала, как у нее больно сжалось сердце. Эмили она никак не смогла бы спасти, но Кэрри… Кэрри все это навлекла на себя сама. Или, может, это Каролина ее вынудила?
Конечно, ей не хочется, чтобы Кэрри разменивала свое будущее, но будь она проклята, если позволит еще одной дочери умереть у нее на глазах.
– Прекратите! Хватит! О боже, остановитесь! – Каролина выхватила воронку из руки врача. – Выходи за Орма, – сказала она. Оттолкнув врача в сторону, Каролина прижала к себе к себе хрупкое тело дочери и стала раскачиваться вместе с ней. – Хорошо, выходи за него. Только не смей умирать.
Общество четырехсот
1890–1894 гг.
Глава 37
Светская хроника
1890
Мы стремительно вступаем в новое десятилетие и уже не знаем, где кончается «старая гвардия» и начинаемся мы. Грань между ними и нами стирается, и мы все чаще пересекаемся. Кошечка недавно была гостьей на последнем званом ужине Кэрри Астор Уилсон, где присутствовала и миссис Астор. Кошечка потом нам доложила, что «у нее очень мелкие зубы». Уорд Макаллистер пообещал Лидии первый экземпляр своих мемуаров с собственным автографом. Многие из нас бывают на званых обедах и ужинах, а также на балах, на которых по одну руку от хозяйки восседает миссис Астор, по другую – Альва. Словно теперь у нас две королевы.
Не то чтобы обеих устраивает этот новый порядок вещей. Противостояние между ними продолжается, и каждая борется собственными методами: Альва высказывает оскорбительные замечания в адрес миссис Астор за ее спиной, миссис Астор унижает Альву высокомерным пренебрежением.
Правда, говорят, миссис Астор не столь сдержанна, когда дело касается ее племянника – Уолдорфа. Ходят слухи, что они враждуют. И из-за чего?! Из-за визитной карточки!
Ссора вспыхнула несколько месяцев назад, когда миссис Астор заказала для себя новую визитку, на которой попросила выгравировать всего два слова: Миссис Астор. Уолдорф счел это проявлением неуважения к его матери и супруге, поскольку обе тоже именуют себя «миссис Астор». Если честно, полнейший абсурд! Всем известно, кто такая миссис Астор. Уж никак не Августа. И не Мэри. Это – Каролина Уэбстер Шермерхорн Астор. Она заслужила свой титул. По этому поводу между миссис Астор и ее племянником разразился большой скандал. Мы думали: ну, поскандалили, и все. Куда там!
После смерти отца Уолдорф унаследовал немалое состояние, став одним из трех богатейших людей страны. Он теперь делил пьедестал с Корнелиусом и Вилли Вандербильтами, которым, между прочим, после смерти Билли Вандербильта, скончавшегося пять лет назад, досталась львиная доля от завещанных отцом 232 миллионов долларов.
Но вернемся в настоящее. С помощью обретенного богатства Уолдорф решил утереть нос миссис Астор. Он снес отцовский дом, планируя на его месте возвести – что бы вы думали? – гостиницу. Прямо рядом с особняком миссис Астор. А миссис Астор слыла чрезвычайно закрытым человеком. Сама мысль, что ей придется жить возле гостиницы, должно быть, выбивала ее из колеи.
Глава 38
Каролина
Каролина открыла дверь библиотеки и увидела пылинки, танцующие в полоске солнечного света, что сочился в комнату через неплотно задвинутые шторы. Прислуга каждое утро вылизывала дом снизу доверху, а к полудню на мебели уже лежал свежий налет пыли, лишавший роскошного блеска столы из красного дерева, полы из древесины лиственных пород и двери. Даже при закрытых окнах пыль каким-то образом проникала в дом. А уж про шум и говорить нечего: оглушительный стук молотков, зубил и киянок, скрежет долбежных станков и визг пил сводили с ума. Эта какофония продолжалась по пять-шесть дней в неделю с раннего утра почти до вечера. Нескончаемый гул вибрировал у нее в груди, пульсировал в висках. Порой даже фундамент дома сотрясался, так что хрустальные люстры звенели, а бесценные произведения живописи на стенах дрожали, и их приходилось поправлять.
