– Боже мой. – А она-то думала, что хуже уже и быть не может.
– Я не могу терпеть подобное поведение, не могу позволить, чтобы это видели мои дети. Я пытался образумить Шарлотту, но она говорит, что ничего не может с собой поделать. – Колман покачал головой, нервно теребя запонки. – Мне ничего не остается, как подать на развод.
– Нет, нет и нет! – воскликнула Каролина. – Этого нельзя допустить. Особенно из-за детей. А с Шарлоттой я поговорю.
* * *
И Каролина поговорила с дочерью, в тот же день. Но Шарлотта лишь повторила то, что сказала мужу:
– Ничего не могу с собой поделать.
– Что ж, юная леди, пора тебе научиться что-то с собой делать. Твой муж грозится подать на развод. – Шарлотта молчала. – Казалось, ее больше интересуют цветы в гостиной: она лениво переставляла лилию в хрустальной вазе. – Ты представляешь, как развод скажется на твоей репутации?
– Это все, что тебя волнует? Моя репутация? – Шарлотта воткнула в вазу стебель цветка. – А как же мое счастье? С Колманом я несчастна. Я его не люблю. И никогда не любила. Ты знала, что я любила Дункана, а заставила меня выйти за Колмана. Я так тосковала по Дункану. Много лет. А потом познакомилась с Халлеттом. С ним я впервые почувствовала себя счастливой с тех пор, как вышла замуж.
– Мало ли что тебе хочется. Хотеть не вредно, – заметила Каролина. – Он женат. А что будет с твоими детьми?
– Я знаю, мама, тебе неприятно это слышать, – промолвила Шарлотта, по-прежнему занимаясь цветами, – но я рада, что Колман узнал про Халлета. Я хотела, чтобы он узнал про нас. Я хочу, чтобы Колман развелся со мной.
– А что потом? Халлетт женат.
– Он уйдет от жены – я это знаю. Он ее не любит. Он разведется с ней, и мы поженимся.
– Шарлотта, ты сама не понимаешь, что говоришь. Развод – не выход из положения.
Наконец Шарлотта оставила цветы в покое и впервые посмотрела Каролине в глаза.
– Я несчастна с Колманом и больше не могу жить с ним. Просто не могу.
«У тебя нет выбора», – хотела сказать ей Каролина. Главная проблема Шарлотты – источник ее страданий – заключалась в том, что она действительно верила, будто вправе иметь то, чего желает ее сердце.
– Если ты разведешься, то станешь персоной нон грата в том мире, где выросла. И ты погубишь не только свою репутацию – твой позор ляжет на плечи твоих детей. Ты обречешь себя на участь изгоя, а это, дорогая моя, – очень горестное существование. Намного хуже, чем жить с Колманом. Отец твой тоже этого не потерпит. Он отречется от тебя. В этом я даже не сомневаюсь.
Раскрыв рот в изумлении, Шарлотта смотрела на мать округлившимися глазами.
– Опять ты меня шантажируешь. Ну как же так можно! – Шарлотта постоянно твердила, что богатство семьи для нее не имеет значения, что она не хочет быть просто «девушкой из богатеньких», но именно упоминание о деньгах позволяло ее приструнить.
– Шарлотта, я серьезно. Ты не получишь ни цента.
Шарлотта поняла наконец-то, что она натворила.
– Значит, я в ловушке. Так получается? – спросила она, глядя на Каролину. – Я обречена жить с Колманом? До самой смерти? – Шарлотта закрыла лицо руками, плечи ее затряслись, сквозь пальцы потекли слезы. Она что-то бормотала, но слов было не разобрать.
– Ты должна оставаться замужней женщиной – и никак иначе. Ну, то есть, если муж позволит.
Каролина знала, что решение целиком зависит от Колмана, а он имел полное право требовать развода. Двадцать минут спустя она приехала к зятю в его контору – красиво оформленное помещение, облицованное панелями из древесины грецкого ореха. На столе у Колмана стоял мраморный бюст самого Колмана. Он прислонился к этому бюсту и сложил на груди руки, слушая предложение Каролины.
– Пять тысяч долларов, – сказала она. – В год.
Колман вздохнул и поднял глаза к кессонному потолку.
– За что, конкретно?
– За то, что вы останетесь мужем моей дочери. И будете вести себя благоразумно.
Колман опустил голову и сунул руки в карманы. Видимо, оценивал ее предложение. Он понимал, что развод его репутацию тоже не пощадит, и, разумеется, догадывалась Каролина, думал он и о детях.
– А ваша дочь будет вести себя благоразумно? – спросил Колман.
– Шарлотта дала мне слово, что больше не станет с ним встречаться. Она полна раскаяния.
Колман оттопырил нижнюю губу и, кивнув, отчеканил:
– Семь тысяч долларов. Семь тысяч долларов в год, и я прекращаю бракоразводный процесс.
– Хорошо.
Он поднял брови.
– Я думал, вы станете торговаться. Надо было просить десять тысяч.
– Я готова была заплатить двадцать, – угрюмо улыбнулась Каролина.
Глава 41
Светская хроника
Ньюпорт, Нью-Йорк
1891–1892 гг.
Мы все убеждали Альву отказаться от этой затеи. Снова и снова повторяли ей, что эта идея неудачная. Но разве она кого послушает? Конечно, нет. Альва решила построить новый коттедж в Ньюпорте, и из всех возможных участков земли приобрела тот, что находится на Бельвю-авеню, прямо рядом с Бичвудом – коттеджем миссис Астор.
Несомненно, Альва это сделала, чтобы досадить гранд-даме. Но тем самым саму себя она ставит в затруднительное положение. При всем ее желании добиться признания миссис Астор она постоянно старается еще больше ущемить ее позиции.
Коттедж на том участке – скромный, ничем не примечательный – Альва купила около года назад. После она наняла архитектора Ричарда Морриса Ханта – того самого, что построил ее особняк на Пятой авеню. Все, что касается строительных работ, Альва держит в строжайшей тайне, а это для нее совершенно не типично. Обычно она всем хвалится, но не в этот раз. Как только старый коттедж снесли, Хант по ее указанию воздвиг забор вокруг всего участка. Высотой метра три, не меньше. Рассмотреть, что делается там внутри, совершенно невозможно, хотя мы, конечно, не оставляем попыток. Во время ежедневных прогулок некоторые из нас, бывает, пробуют заглянуть за ограждение сквозь щели между досок, но ничего не видно.
Сейчас мы все снова в Нью-Йорке. Сегодня – третий понедельник января, канун ежегодного бала миссис Астор. Утром, когда мы просыпаемся, нас встречает холодный, ветреный день. В домах по полу гуляют сквозняки, в подвалах с лязгом работают котлы, печи на угле почти не выключаются. На улице идет снег. Мокрые белые хлопья засыпают кипы утренних газет, и нам их на подносах вместе с завтраком приносят сырыми и сморщенными, хотя слуги прежде прогладили всю доставленную прессу.
Лениво пролистав «Таун топикс» и «Уорлд», мы откладываем эти издания в сторону и приступаем к чтению «Нью-Йорк таймс». От одного взгляда на заголовок мы мгновенно просыпаемся. Целый кофейник кофе не смог бы нас так взбодрить. Мы снова читаем заголовок: «Уорд Макаллистер утверждает, что светское общество Нью-Йорка состоит всего лишь из 400 человек».
