— Поправляйтесь, миррин Анжелина, — негромко сказала я. — Все будет хорошо.
Анжелина не ответила. Вновь закрыла глаза. Тао так и сидел, держа ее за руку. Подхватив его тарелку, я отправилась на кухню.
Академия гуляла, празднуя Ивен. Со всех сторон свисали бумажные пауки и летучие мыши, из всех комнат доносилось развеселое пение, и кто-то из старшекурсников угостил меня леденцом на палочке. Почему-то сейчас я чувствовала себя чужой в замке, словно не имела права находиться здесь, с этими ребятами, которые смеются и грызут карамельные яблоки. Я была чужой — и не понимала, почему я чужая.
Вернее, нет. Я это понимала слишком хорошо.
Наверно, Тао прав. Мне стоит выплеснуть из себя всю магию так, как это сделал он. Живут ведь как-то те, в ком мало волшебства — вот и я буду жить. Заодно разрушу все планы Арно Винтеркорна, что бы он там ни задумывал.
Отличная идея. Просто отличная.
Обеденный зал уже был закрыт — ужин давно закончился, домовые вымыли посуду, нарезали заготовки на завтра и сейчас с чистой совестью спали в уголках. На кухне горела лампа — ее теплый желтый свет падал в обеденный зал и, входя, я уже знала, кто сидит там за столом.
От этого знания на душе становилось светло и легко. Это чувство было похоже на воздушный восторг после глотка шипучего, когда хмельные пузырьки наполняют голову, и ты словно бы летишь — далеко, высоко, к радуге за облаками. Я вошла, поставила тарелку на край раковины — Джон, сидевший за столом с чашкой кофе, обернулся на звук моих шагов, и я увидела, что он устал. Устал и страшно вымотан, но все равно сидит здесь, а не где-то еще, в другом месте и с другими людьми, потому что ему нравится вот так пить со мной кофе по вечерам. Потому что в этом есть что-то очень важное для него.
На какой-то миг я замерла, боясь пошевелиться. Джон смотрел на меня так, словно я имела значение — не потому, что была некроманткой с родительским проклятием, которую кто-то собирался использовать как оружие. Потому что я была собой.
— Миррин Анжелина очнулась, — с улыбкой сообщила я, невероятным усилием воли преодолев смущение и усаживаясь за стол напротив Джона. Надо же, я и подумать не могла, что у меня с ректором Королевской академии будет общая тайна — а ведь эти вечерние посиделки как раз и были нашей тайной. — С ней там Тао сидит. И мирр Блюме дежурит.
Джон кивнул. Улыбнулся. Кажется, все это время он думал совсем не об Анжелине — вернее, и о ней тоже, но вскользь.
— Ну вот теперь я не могу не поехать с тобой в столицу, — произнес он. — Обычно мы с Анжелиной занимаемся такими артефактами вместе. Что-то подсказывает мне, что меня хотели убрать.
Я негромко охнула, надеясь, что этого достаточно, чтобы выразить удивление и испуг и не выплеснуть ту волну чувств, которая поднялась сейчас у меня в груди. Картинка, которая возникла перед глазами, была яркой и очень живой: Джон лежал на полу в лаборатории, и его лицо было таким же восковым, посеревшим, как у Анжелины.
— Убрать? — переспросила я. Это все из-за меня, Господи, сколько же я принесла Джону проблем.
Он кивнул.
— Да, убрать. Винтеркорн и мой отец создали те оковы, которые похоронили твою магию, а сейчас я могу помешать тому, кто готовится их снять. А вряд ли в академии нашелся бы тот, кто отдал бы мне свою магию.
— Я бы отдала, — не задумываясь, выпалила я и призналась: — Я и сейчас отдала бы все это. Мирр ректор, вы ведь сможете забрать?
Некоторое время Джон смотрел на меня так пристально, что меня бросило в жар: казалось, его взгляд проникал в ту потаенную глубину, в которую мне самой было страшно заглядывать. Что-то шевельнулось в сердце, дрогнуло, двинулось к нему навстречу; я машинально прижала руку к груди, словно могла сдержать сильное, незнакомое чувство.
— Смогу, — наконец кивнул Джон. — И заберу, потому что так будет проще для всех. Но не сейчас.
— А когда?
— Когда мы поедем на конкурс, и я сумею окончательно разоблачить Винтеркорна. Сама подумай, — он сделал глоток кофе, и я придвинула свою чашку к себе просто чтобы занять руки. — Я подозреваю, что короля и принца собираются убить. А у людей, которые строят такие планы, обычно очень много вариантов. Ты не единственное оружие. Ладно, хорошо, опустошим тебя — но кто знает, кого еще тогда вынут из сундука. Надо ломать не кукол, а руки кукловода.
Я понимающе кивнула. В носу стало щипать. Где-то очень далеко студенты гуляли по коридорам с гитарами, песнями и карамельными яблоками, и мир был огромным, веселым и счастливым. А мы с Джоном сидели на кухне, и это было наше маленькое счастье на двоих.
Я точно знала, что это оно. И мне было неловко, стыдно и очень радостно, словно осенний тоскливый дождь вдруг превратился в апрельский, теплый, и я стояла под ним, заливаясь смехом и жмурясь от выходящего солнца.
— А потом? — спросила я. — Что будет потом?
Мне было страшно услышать ответ — но Джон просто произнес:
— Будешь и дальше работать в академии. Если ты, конечно, не против. И если мы оба выживем.
В коробочке лежали печенья в виде летучих мышей; я взяла одно и сказала:
— Тао ведь на самом деле любит миррин Анжелину. А мы все над ним смеялись.
Джон усмехнулся.
— Я, честно говоря, тоже думал, что это дурь. Но отдать свою магию это примерно то же, что отдать руку или ногу. Значит, это настоящее.
— А вы кого-нибудь любили, мирр ректор? — спросила я и тотчас же прикусила свой трепливый язык и мысленно закатила себе оплеуху. Есть вещи, о которых не стоит спрашивать — даже если ты вот так хорошо сидишь с человеком на кухне за чашкой кофе, даже если он тебе…
Так, все. Хватит.
— Да, когда-то давно, — признался Джон. — Я любил свою однокурсницу, Огастас узнал об этом и пообещал спустить с меня семь шкур.
— Почему? — удивилась я. Джон лишь вздохнул.
— Потому что он хотел, чтобы я стал ректором Королевской академии и не тратил время на такие пустяки, как отношения. Я, естественно, взбунтовался. В открытую заявил, что женюсь сразу же после сессии. А потом… — он сделал паузу, отпил кофе и продолжал: — на одном из практических занятий мое заклинание едва не сделало ее калекой. Это было словно знак. Нельзя любить кого-то, если можешь причинить ему страдания, даже случайно. Хотя бы намек на них.
Мне вдруг подумалось, что он уже жалеет о том, что начал отвечать на мои вопросы. Есть вещи, о которых лучше не вспоминать, к которым лучше не притрагиваться — а я сунула руки как раз к такой вот истории. Она была далеко и глубоко, она отболела и заросла травой — но она все-таки была.
— Простите меня, — искренне сказала я. — Мне не следовало о таком спрашивать.
Джон только рукой махнул. Взял печенье из коробки.
— Почему бы нет? Сегодня все думают о любви. Тао Вань нам ее показал. Теперь вот буду думать, как написать об этом чинскому императору. Он отправил сюда сына, чтобы тот стал волшебником, а получит принца без капли магии и с женой впридачу.
