Я лишь пожала плечами. Страховка, значит, страховка. Все правильно. Как будто мне самой жить не хочется. Пусть этот Петро мечтает сжать меня в своих объятьях – обломится.
В общем, на марс взобралась, по рее прошлась, на окрестности Кронштадта с верхотуры полюбовалась. Потом так же спокойно спустилась по вантам и, посмотрев на расстроенное лицо вестового командира корабля, чмокнула его в загорелую щеку. Тот от неожиданности вздрогнул и зарделся, словно красна девица.
Потом каперанг Игнатьев лично провел меня, папу и дядю Диму по всем палубам (здесь их называю деками) корабля. Это ужас какой-то! Я никогда бы не подумала, что экипаж живет в такой тесноте. У матросов вообще не было постоянного места жительства. Спали они на пушечной палубе на парусиновой койке, рискуя во время сна выпасть из нее и поломать кости о ствол пушки. Эта же койка служила морякам импровизированной защитой во время боя. Свернутая в тугую трубку и плотно зашнурованная, она стояла вертикально в специальной коечной сетке, натянутой вдоль борта, и защищала моряков от пуль противника.
Она же становилась саваном – умершего или убитого матроса заворачивали в койку и после отпевания отправляли за борт.
Санитарная служба на парусных кораблях находилась в зачаточном состоянии. Антисанитария царила отчаянная. Провизия быстро портилась, вода протухала. Везде шастали под ногами нахальные крысы – разносчики заразы. Дело доходило до того, что командиры кораблей, которых доставали эти твари, выдавали матросам за каждую убитую крысу награду – чарку водки. Правда, находились ловкачи, которые пытались убитую крысу предъявить начальству дважды, а то и трижды. Таких наказывали за обман.
Побывали мы и в шкиперской, где хранилась парусина, кожа и прочие нужные для мелкого ремонта корпуса и мачт корабля материалы. Заставив нас вывернуть карманы и надеть войлочные тапки-попуши, командир «Глеба» показал нам святая святых – крюйт-камеру. Констапель – первый офицерский чин в морской артиллерии – шел впереди, освещая темное нутро крюйт-камеры специальным фонарем, дно которого было залито водой. Мы осмотрели внутри обитый свинцовыми листами бассейн, в который перед боем ссыпали порох, чтобы набивать матерчатые картузы для орудий. Вдоль стен крюйт-камеры на решетчатых полках стояли бочки с порохом и пороховой мякотью, фальшфейеры и прочие взрывоопасные штучки.
Внимательно разглядывая все это, я не удержалась и заметила:
– А на британских кораблях все примерно так же расположено…
Командир «Глеба» внимательно посмотрел на меня:
– Мадемуазель приходилось бывать в крюйт-камере британских кораблей?
– Пришлось, Дмитрий Александрович. Это было в Ревеле, когда я с дядей Димой, извините, лейтенантом Сапожниковым, обследовали потопленные британские корабли…
– Мадемуазель, так вы и есть та самая Ревельская Русалка! – воскликнул изумленный каперанг. – Мне никогда бы не пришла в голову мысль, что такая очаровательная девица может плавать под водой, в окружении мертвецов…
Я вздохнула и скромно потупила очи. Действительно, «стоящие на мертвом якоре» английские жмуры – зрелище не особо аппетитное. Но если не я, то кто? Дяде Диме одному трудно было бы справиться с этим делом.
Потом мы прогулялись по Кронштадту. Во дворах матросских казарм еще при адмирале Грейге были изготовлены из досок макеты кораблей с полным парусным вооружением. На них тренировались рекруты, которые под надзором старослужащих моряков и унтер-офицеров постигали все премудрости флотской службы.
А сами морские офицеры и имеющие семьи нижние чины жили едва ли не впроголодь. Дело доходило до того, что осенью с разрешения начальства в финские шхеры уходили баркасы и вельботы, набитые кадками и ведрами. И офицеры, и матросы занимались заготовкой… грибов и ягод. Смех смехом, но засоленные и высушенные грибы, замоченные ягоды и варенье здорово выручали моряков зимой.
Бывали и более замысловатые коммерческие операции. К примеру, предприимчивые члены экипажей кораблей, построенных на Соломбальских верфях, скупали по дешевке у поморов на вес старые екатерининские пятаки. Потом, во время стоянки в Копенгагене, медяки с большой выгодой сбывали датчанам, а на вырученные деньги закупалась контрабанда, которую, в свою очередь, реализовали верным людям в Ревеле и Кронштадте.
– А что делать, мадемуазель, – разводил руками Крузенштерн, рассказав мне о способах выживания морских служителей российского флота. – Не умирать же нам с голоду? Правда, при нынешнем императоре, Павле Петровиче, стало немного полегче. Офицерам начали выплачивать квартирные деньги, которыми можно было оплачивать семейное жилье. Конечно, и этих денег не хватает, но все же…
Много еще интересного мы увидели в граде, о котором император Петр Великий сказал: «Оборону флота и сего места иметь до последней силы и живота, яко наиглавнейшее дело». Балтийские моряки помнили завет императора. Кронштадт за всю его историю так и не коснулась нога завоевателя.
21 июня (2 июля) 1801 года.
Санкт-Петербург. Михайловский замок.
Генерал-майор Николай Михайлович Баринов
Сегодня я собрал то, что Василий Васильевич Патрикеев в шутку называет «Политбюро». На совещание к себе в Кордегардию я пригласил Михаила Илларионовича Кутузова, Федора Федоровича Ушакова, Федора Васильевича Ростопчина, Алексея Андреевича Аракчеева и Василия Васильевича Патрикеева. Все приглашенные были в курсе всех наших дел, и потому разговор оказался достаточно откровенным.
А поводом для сегодняшнего совещания стали дела провалившихся британских агентов, которые в той или иной степени подстреленности оказались в наших руках. Кроме того, граф Ростопчин поделился со мной конфиденциальной информацией, полученной по дипломатическим каналам. Последний задержанный – иезуит-роялист Дюваль – сообщил нам такое, что стало вишенкой на торте. Я понял дальнейшие замыслы британского правительства в отношении России и планы нанесения удара по успешно складывающемуся русско-французскому альянсу. Если замысел британцев осуществится, то мы сможем получить немало шишек и синяков.
Но англичане, как это часто у них происходит, решили действовать рискованно и дерзко. И в случае неудачи они могут оказаться в большой заднице, из которой им придется выбираться с позором и немалыми материальными потерями. Я посоветовался с нашим «великим канцлером» Василием Васильевичем Патрикеевым, после чего мы пришли к выводу – надо выработать консолидированное решение с «ближними боярами» царя, с которым и явиться пред светлые очи самодержца. Павел – натура импульсивная, и часто в запальчивости принимает не всегда верные решения. Когда же мы сообщим ему о наших планах и предположениях, то, скорее всего, он не будет возражать и даст нам карт-бланш на проведение спецоперации, которую я предложил назвать «Мышеловкой».
Суть же создавшейся ситуации я сейчас излагал собравшимся.
– Господа, как вы знаете, наш британский противник, потерпев поражение под Ревелем и не сумев совершить государственный переворот, на время притих и не проявляет инициативы. Но сие не означает, что он остался с мыслью оставить нас в покое. Британцы упрямы в достижении своих целей, и если им надо, не жалеют ни сил ни денег для того, чтобы добиться их.
