– Мы не менее вас ненавидим эту страну, которая является нашим общим врагом. И потому хотели бы предложить вам провести вместе несколько совместных атак на Британию, которые подорвали бы ее силы и нанесли ее экономике серьезный ущерб.
– Я вас внимательно слушаю, Андре, – Наполеон оживился и бросил на стол гусиное перо, которое до сего момента крутил в руках.
– Речь пойдет о тех французских кораблях, которые в данный момент находятся в гавани Александрии. В нашей истории они капитулировали вместе с остатками французских сил и попали в руки британцев. Мы считаем, что французские моряки все еще готовы сражаться с врагом и, если у них появится возможность, попытаются прорвать британскую блокаду и прибыть во французские порты. Или… – тут я внимательно посмотрел в глаза Бонапарту, – в порты союзных Франции государств.
– Андре, это все так, только мои адмиралы в один голос заявляют мне, что силы британцев, блокировавших с моря Александрию, во много раз превосходят наши силы, и французские корабли, рискнувшие вступить с ними в бой, будут разбиты и пленены.
– Да, может быть, во время прорыва какие-то французские корабли и будут потоплены или пленены, – ответил я, – но они перед этим нанесут ущерб врагу. Да и для военного гибель в бою предпочтительнее плену.
Наполеон покачал головой. Русское: «Погибаю, но не сдаюсь» для европейцев было не совсем понятно. Но мои слова, похоже, пришлись Бонапарту по душе.
– Скажите, Андре, а о каких портах союзных Франции стран вы упомянули? В восточной части Средиземного моря у нас нет союзников.
– Я имел в виду Ионические острова, где в данный момент находятся корабли русской Средиземноморской эскадры, и куда могли бы отправиться прорвавшиеся через британскую эскадру французские корабли. Там, под прикрытием орудий крепости Корфу, они могли бы отремонтировать полученные в бою повреждения, а раненые моряки получили бы медицинскую помощь. Имея под рукой немалые силы, мы могли бы оказать политическое давление на Турцию, которую, как нам стало известно, уже тяготит зависимость от Британии.
– Я тоже думал о Турции, – задумчиво произнес Наполеон. – Полагаю, что нам следует сделать все, чтобы разрушить ее странный союз с англичанами и снова возобновить нормальные отношения с Францией.
– Тем более, – продолжил я, – позиция Турции во многом определит направление нашего движения во время грядущего Восточного похода. В нашей истории миссия, возглавляемая генералом Себастиани, сумела превратить Турцию из врага в союзника, а Британию из союзника во врага. Почему бы вам не отправить этого вашего земляка – если не ошибаюсь, он родом с Корсики – в Константинополь? Там ему будут помогать наши люди. Вместе они смогут убедить султана Селима сделать правильный выбор.
– К тому же, Андре, – подмигнул мне Бонапарт, – этот молодой человек имеет представление о силах и возможностях России. В Италии он попал в плен к русским и прожил год в России. Что ж, я соглашусь с вашими предложениями. Что же касается планов прорыва французских кораблей из Александрии, я, как человек сугубо сухопутный, советую вам согласовать их с нашими адмиралами. К сожалению, мало кто из них обладает такой же дерзостью и умом, как ваш адмирал Ушаков. Но он, по вполне понятным причинам, не сможет лично отправиться в Египет, чтобы принять на себя командование над укрывшимися там кораблями.
– Россия богата хорошими моряками, – ответил я. – Полагаю, что в ближайшее время мы предложим кандидатуру русского военно-морского офицера достаточно высокого ранга, который смог бы взять на себя командование французскими силами, отстаивающимися без всякой пользы в Александрии. Но для того, чтобы этот человек добрался до Корфу, откуда он сможет попасть в Александрию, потребуется некоторое время. А вас же я попрошу подготовить приказ, согласно которому все французские военно-морские офицеры будут обязаны безоговорочно подчиняться нашему флагману. Без такой бумаги нам будет трудно рассчитывать на успех. Наполеон несколько раз прошелся по своему кабинету, потом подошел к письменному столу и сделал в своих бумагах какую-то пометку.
– Андре, я обещаю вам, что такой приказ будет. Я вам доверяю. Имя вашего человека будет в нее вписано сразу же после того, как вы его назовете. Можете все услышанное сегодня здесь передать императору Павлу.
12 июля 1801 года.
Атлантический океан к северо-востоку от Азорских островов. Борт клипера «Фэйр Леди».
Джулиан Керриган, он же Джон О’Нил, представитель компании «Твайнингс»
– Не нравится мне это, – сказал капитан Джонсон, указав на два корабля, появившихся одновременно с двух сторон. Один из них болтался у нас за кормой, другой под всеми парусами обходил нас с правого борта. – От одного мы бы еще сумели бы удрать, а вот от двух… Надеюсь, что они не по нашу душу.
Мы с капитаном успели немного сдружиться. Как пассажир первого класса (хотя какой там первый класс на клипере – каюта, может, чуть побольше, и на койке можно растянуться во весь рост, да в углу имеется какое-то жалкое подобие умывальника), я принимал пищу за столом капитана. Сначала он относился ко мне несколько пренебрежительно, но очень быстро заметил, что я слишком уж хорошо разбираюсь в морском деле для обычной «сухопутной крысы». Я ему разъяснил, что ходил несколько лет на купце в Вест-Индию, даже бывал в Бостоне несколько раз – Джонсон как раз был родом из Бостона. Мать его была ирландкой, так что и здесь я был для него почти «своим» – ведь я назвался ирландцем. Ну и, кроме того, он всегда закупал чай в конторе «Твайнингс», когда приходил в Бристоль, так что подарок в виде пачки лучшего чая этой фирмы он оценил по достоинству.
Семья Дженкинсона была клиентами «Твайнингов» еще с семнадцатого века, и получить у владельца фирмы письмо о том, что я буду представлять именно эту фирму в Североамериканских Соединенных Штатах, было для него проще простого. Вот только Ричард-старший, глава компании, поручил своему сыну, Ричарду-младшему, ввести меня в курс дела. После того, как я попробовал несколько сортов чая и практически сразу же научился распознавать их на вкус, а также находить их сильные и слабые стороны, наследник престола, тьфу ты, компании, сказал мне:
– Джон, у вас феноменальное чутье на чай. Если вам надоест работать на лорда Хоксбери, я вас с удовольствием возьму к себе – вы не пожалеете, уверяю вас. Давайте, впрочем, я дам вам попробовать еще один сорт.
Этот затмил все те, которые я пробовал ранее, о чем я и сказал Ричарду:
– Он более насыщенный и более свежий на вкус.
– Это один из сортов русского чая. Русского не потому, что он растет в России, а потому, что его китайцы продают русским напрямую, а нам этот сорт они ни разу не предлагали… Чайные листья, из которых делают так называемый «фамильный сорт» этого чая, китайцы обертывают в несколько слоев тончайшей свинцовой фольгой, потом бамбуковыми листьями и бумагой. Его везут из южных провинций Поднебесной исключительно посуху, на верблюдах через степи и пустыни. Каждый верблюд несет по четыре-пять ящиков с китайским чаем весом не менее четырехсот фунтов. Ящики с чаем перед отправкой оборачивают толстым шерстяным сукном. В Кяхте, где происходит торговля этим чаем, сукно убирают, обшивают ящики кожей, грузят на телеги или сани и отправляют дальше в Россию и Европу. Ранее мы ввозили некоторое его количество через Россию, а теперь, сами понимаете, мистер О’Нил, это стало невозможным. Зато другие страны, которые сохранили дружеские отношения с царем Павлом, неплохо на этом зарабатывают.
