– Ты так и не поняла? – разочарованно протянула Блю.
– Нет. Просвети меня.
– Лестер Картрайт. Муж Лоры, вдовец.
– Погоди, ты убила мужа Лоры Картрайт? Которого мы встретили в похоронном бюро?
– Его больше нет с нами. Предпочитаю эту формулировку.
– Но зачем?
– Ты же сказала, что он ее убил. Разве не помнишь? – спросила Блю.
– Не помню, чтобы я советовала вернуть ему должок.
– А разве я обязана с тобой советоваться?
– Не обязана. Хотелось бы знать, что ты делаешь в моем родном городе.
– Пишу книгу об убийстве Мелинды Лайонс. Она была настоящей красоткой?
– Да.
– Тогда я понимаю, почему ты ей завидовала.
– Я не завидовала.
– Ладно, мне пора. У меня интервью через пятнадцать минут.
– Никто не станет с тобой разговаривать.
– Твоя мать уже поговорила. Я все записывала на диктофон, и она практически призналась. Хотя суд вряд ли примет запись: твоя мать явно была пьяна.
– Я слышала, она в завязке, – сказала я.
– Верно. Мне пришлось ее напоить, чтобы развязать язык.
– Блю, что ты затеяла?
– Я хочу очистить твое имя.
– А выглядит так, будто ты хочешь меня подставить.
– Ты неправильно толкуешь мои намерения. После всего, что ты для меня сделала, с меня причитается. Я все исправлю. Поверь, Нора.
Меня била такая дрожь, словно я застыла в кубике льда. Впервые за десять лет кто-то назвал меня настоящим именем.
Глава 26
Каких бы моральных координат ни придерживалась Блю, я не могла ее понять. Насколько я знала, она сама выбрала жизнь, которую вела. Хотя Блю не отличалась добродушием, какая-то часть меня все-таки верила в ее преданность и в то, что она действительно пытается обелить мое имя.
Когда я уезжала из Остина с ее револьвером в машине и ее удостоверением личности в сумке, она уже просчитала наиболее вероятный сценарий моей жизни в качестве Дебры Мейз и знала, что Джек меня выследит. Возможно, даже подсказала ему, где меня искать. Знала, что Джек слетит с катушек, найдя меня вместо нее; гадала, застрелю я его или нет. Вероятно, решила, что шансы у нас с Джеком равны. Она была готова рискнуть моей жизнью – а теперь считала себя передо мной в долгу. И этот долг может оказаться моим спасением.
Интересно, какой она была раньше… Неужели всегда так быстро и без колебаний спускала курок? Я не хотела кончить как она, но жизнь словно отреза́ла ножом куски моей порядочности и чести. Теперь я способна делать то, на что в юности никогда не решилась бы. Надо мной висел собственный долг, долг перед миром, который я должна заплатить, прежде чем заслужу право начать с чистого листа. Поскольку мои преступления мешали сдать Реджинальда Ли в полицию, пришлось идти в обход.
Я выписалась из мотеля поздним утром следующего дня. Поехала обратно к озеру Саранак, по дороге купив бутылку бурбона и жидкость для розжига. Проверила почтовый ящик на Черч, 333, – все еще не тронут. У домика я не заметила никаких признаков того, что Реджинальд или кто-то другой был там после моего отъезда.
Я устроила в доме Реджинальда Ли пир в честь Дня благодарения: ела рисовый суп с индейкой и начинку для тыквенного пирога из консервной банки. Еще сделала пару глотков бурбона, чтобы приободриться. Для меня это был день скорби, но я напомнила себе, что нахожусь в засаде. Реджи и так приехал бы рано или поздно, однако я хотела ускорить процесс.
Если Реджи общается с соседями – не факт! – то они сообщат ему, что в доме завелся постоялец. Я разожгла огонь в дровяной печи и стала ждать. Через три часа в дверь постучали. Я не ответила. Снова раздался стук, а затем мужской голос спросил:
– Реджи! Реджи, ты здесь?
Мужчина продолжал стучать минут пять или десять. Я волновалась, что у него может оказаться ключ, но в конце концов он ушел. Я посмотрела на часы. Было 15:34. Реджи вряд ли живет больше чем в паре часов езды от своего арсенала. Пора приниматься за работу. Я спустилась в подвал и достала несколько мешков с удобрениями. Затем взяла баллон с жидкостью для розжига на заднем дворе и отнесла вниз. Вернувшись на первый этаж, подкинула в огонь еще несколько поленьев. Надела сразу три свитера, одно из зимних пальто Реджи, шапку и варежки поверх перчаток. Затем одолжила один пистолет из его арсенала – вряд ли Реджи хватится, – сунула в карман пальто и спряталась под крыльцом, как в бункере.
Через час и сорок пять минут по заснеженной дороге к дому подъехал пикап. Реджи припарковался рядом с моим «Джипом» и обошел свой двор. Я погасила весь свет в доме, комнату освещали только горящие в печи поленья. Он осторожно поднялся по ступенькам. Дверь была слегка приоткрыта и скрипнула, когда Реджи медленно ее открыл. Я сняла перчатки, схватила пистолет и выползла на крыльцо, когда он скрылся в доме.
Реджи включил свет и увидел, что люк в подвал открыт.
– Твою мать, – выругался он.
– Сидеть, – сказала я, направляя пистолет ему в спину. – Надо поговорить.
Реджи обернулся. Лет сорока пяти, с окладистой бородой и длинными волосами, он носил фланелевую рубашку, охотничью куртку и шапочку. Пистолет, похоже, его не напугал – только еще больше раззадорил.
– Ты кто такая, мать твою?
– Садись, – повторила я.
Он опустился на обшарпанный диван, не сводя глаз с дверцы люка.
– Откуда ты? Из ФБР? Нет, ты слишком чокнутая. Управление по борьбе с наркотиками?
Я решила не отвечать.
– Реджи, расскажи-ка мне, что ты собирался делать с горючими материалами в подвале.
– Какими горючими материалами?
– С пятнадцатью мешками удобрений, которые ты хранишь в холодильной комнате.
– Я люблю работать в саду, а скоро весна.
– А как насчет оружия?
– Охота на оленей.
– Для охоты на оленей не требуется самозарядное оружие, – заметила я.
– Стрелять удобнее, – ответил Реджи.
– Скажи мне, что ты собирался делать.
– Ни хрена я тебе не скажу.
Я почти чувствовала жар его гнева. Он сверлил меня глазами, не обращая внимания на пистолет в моих руках. Я достала из кармана мобильник и бросила его на диван рядом с Реджи.
– Ты позвонишь в «девять-один-один» и скажешь, что у тебя дома есть опасные химические вещества, от которых ты хочешь избавиться.
Реджи испытующе посмотрел на меня, потом взглянул на телефон, но не поднял.
– Почему ты не вызываешь подмогу? – спросил Реджи.
– Я думала, мы сами разберемся.
