«Тогда, давая мне в дар ее, говорила Ото-химэ, что драгоценная вещь заключена в ней, и не открывать, ни за что не открывать наказывала она. Но нет дома у меня теперь; никого нет у меня. Одинок я! Тяжко, невыносимо тяжко мне! Не снести мне этого. И что делать, куда кинуться мне? Открою я ее. А может, и сослужит службу она? Да, так! Да, так!» – говорил он сам с собою.
Ой, быть беде, Урасима Таро! Но начал он развязывать шнуры таматэбако, поднял он крышку, заглянул внутрь…
И совершилось диво! Тремя струйками потянулось из шкатулки фиолетовое облако вверх и коснулось лица его, и в тот же миг обратился он, двадцати четырех лет от роду, Урасима Таро, в немощного, морщинами покрытого старца, и одряхлел он тут же, и вдвое согнулась спина его, чтобы не разгибаться никогда уже более, и ослабело дыхание жизни его.
Давно, давно то было.
Иссумбоси
Много времени тому назад в провинции Сэтцу, в деревне Нанива, которая превратилась ныне в город Осака, жили-были старик да старуха. Жили себе старики вдвоем да поживали, одна только беда и была у них: детей не имели они, ни одного. Они только и думали об одном, только и желали одного, чтобы у них появилось дитя. Неважно там, какое дитя, хоть бы с кончик пальца величиною, и то хорошо, думали они. Но как ни желали они этого, как ни мечтали, а дитя нет как нет, не появлялось, да и только. Оставалось только одно – обратиться к божеству, просить его помощи. И вот, посоветовавшись между собой, отправились они на поклонение к Сумиёскому божеству
[115], которое оба чтили, и, преклонив колена, вознесли ему горячие мольбы свои.
– Хотя бы совсем маленькое, с кончик пальца величиною дитя, но ниспошли, даруй его нам, боже! – молились они, распростершись перед божеством.
И, пожалев, очевидно, их, отвечал им Сумиёский бог:
– Вы так страстно желаете иметь дитя! Хорошо, я дарую вам дитя, милое дитя, на утеху вам!
Радость охватила стариков, и, довольные, веселые, пошли они назад домой к себе.
После этого у старухи ровно на десятый месяц появилось дитя, появился младенец… но удивительное, странное дело! Он был величиною ничуть не больше тех маленьких фигурок людей, что бывают в игрушечных миниатюрных садиках
[116]. Старик и старуха изумлены были до крайности. Но сами же они просили в молитве к богу хотя бы маленькое, с кончик пальца величиною дитя, сами они были виноваты, и нечего делать, должны были теперь примириться со своей участью.
Они дали ему имя, назвав его Иссумбоси
[117], что как раз и подходило ему, и стали любить и холить его, стали воспитывать. Время шло да шло, а младенец все оставался таким, каким появился на свет, не рос больше, да и только. Прошло двенадцать-тринадцать лет, а Иссумбоси все такой же, ничуть не растет. Недовольство на бога появилось у стариков, уменьшилось уважение их к нему.
– Ну пусть даже мы и сами просили даровать нам хотя бы маленькое, хотя бы с кончик пальца дитя. Но ниспослать нам такого уродца, чуть не оборотня какого-то!.. Нет, это уж слишком! Переусердствовал уж очень бог! – говорили они, и ненавистен стал им в конце концов бог этот, злобу возымели они против него.
А тут еще и соседи! Они всячески издевались и потешались.
– Ага! Иссумбоси плачет!.. Вот-вот, идет она, горошинка эта! – говорили они.
Старикам наконец стало невтерпеж. Посоветовавшись однажды друг с другом, они решили, что самое лучшее будет отослать Иссумбоси из дому куда-нибудь подальше, изгнать его совсем. Позвали Иссумбоси.
– Слушай, Иссумбоси! – сказали они. – Что это значит? По какой такой причине не растешь ты нисколько? Ведь время идет да идет, а ты ничуть не вырастаешь. Как твои родители, любим, конечно, мы тебя, жалеем, но, надо правду сказать, сил нет иметь постоянно на глазах такого уродца, и нельзя оставить тебя в доме. Как ни жаль нам тебя, но с сегодняшнего же дня оставь нас, уходи от нас куда-нибудь, сам куда знаешь.
Почтительный, послушный, покорный сын был Иссумбоси.
– Слушай, отец! – ответил он. – Если так изволишь приказывать ты, я уйду, уйду немедленно. Но соблаговоли, отец, пожаловать мне одну из иголок, которые матушка употребляет для шитья.
– Что такое? Дать тебе иголку?.. Да на что сдалась она тебе, иголка эта?
– Она будет служить мне мечом.
– Вот оно что! Ну, конечно, такой меч как раз по тебе. – И отец дал иголку.
Иссумбоси сделал из соломинки рукоять и ножны и заткнул этот меч себе за пояс, а затем обратился к матери:
– А у тебя, матушка, попрошу я маленькую деревянную чашку и палочки, употребляемые при еде.
– Чашку и палочки? Зачем тебе это?
– Чашка будет мне лодкой, в ней и отправлюсь я.
– Что ж, такая лодка будет как раз по тебе. – И она тут же передала Иссумбоси и чашку, и палочки.
Он очень обрадовался.
– Ну так прощайте, отец и матушка! Счастливо оставаться!.. – сказал он и, распростившись с родителями, навеки покинул отчий дом.
Обратив в лодку полученную от матери чашку, а палочки в весла, он уселся в нее и начал грести вон из Нанивской бухты; начал грести, сам не зная, куда ему направиться, не имея никакой определенной цели перед собой. Но плыть так, куда глаза глядят, без всякой цели не было смысла, и Иссумбоси начал раздумывать. «Я слышал, что есть город Киото, это столица всей Японии. Интересно бы отправиться туда. Да, конечно! Так я и сделаю!» – решил он. И, расспрашивая дорогу к столице, он поплыл в Киото, подымаясь вверх по большой реке. Не мог, конечно, плыть вперед быстро крохотный Иссумбоси в своей крохотной лодочке-чашке. Он ночевал, приткнувшись к мостовым столбам, останавливался на отдых в расселинах приречных камней. Так прошел месяц, и прибыл он наконец в столицу.
