В столице должна была вот-вот разыграться битва между кошками и крысами. Но тут спешно прикатил не кто иной, как сам буддийский монах. Сведав о том, что затевалось, он поторопился и влетел в середину между обеими враждующими сторонами как раз в то время, когда они мерили друг друга взглядами, готовясь начать схватку.
– Эй вы, кошки! Крысы! Стойте! Погодите! Неужели вы думаете, что вам будет какая-нибудь польза от того, что вы вступите в драку друг с другом? Крысам, конечно, не осилить кошек. Но когда кошки победят крыс, над ними опять же будет собака, а с собакой им не тягаться. И кто бы ни победил тут, все же мир не станет собственностью победителя. Мир находится в общем владении, и если только будут жить в дружбе люди с людьми, птицы с птицами и животные с животными, то жизнь будет легка и приятна всем. А если животные будут тащить пищу у людей, как делают крысы, или мучить других невинных животных, в чем грешны кошки, то так уж и знайте, небесное наказание не замедлит явиться само собой. Если вы уяснили себе эту истину, то вот вы, крысы, возвращайтесь к себе домой и живите смирно по своим норам, определив себе в пищу что-нибудь подходящее из того, что остается от людей. А вы, кошки, в свою очередь, довольствуйтесь супом, который получаете в раковинах из-под морского ушка
[135], и перестаньте есть невинных животных, как крысы. Если вы будете жить между собою дружно, то и люди отнесутся к вам участливо и будут время от времени уделять вам остатки жертвенного моти
[136] и сушеного бонита
[137]. Во всяком случае, я не допущу вас до драки.
Так поучал их бонза, стоя посредине между противниками, и подействовало, видимо, его поучение на них. Первыми преклонили колена кошки.
– Впервые теперь, благодаря твоей проповеди, уразумели мы истину. Отныне и впредь не будем мы уже преследовать невинных крыс, не будем совершать ненужного умерщвления живых существ, – говорили они.
Крысы, в свою очередь, пали ниц.
– Если так говорят почтенные кошки, то и мы впредь оставим все свои злостные проделки, – почтительно заявили они.
Монах обрадовался.
– Ну так похлопайте лапками в знак восстановления хороших отношений между вами, – сказал он и захлопал сам в ладоши, приговаривая при этом.
– Сян, сян, сян! – хлопал монах.
– Нян, нян, нян! – вторил ему какой-то шутник из кошек.
Усивакамару
Давным-давно было это, и с тех пор прошло шесть целых веков. Шла тогда непрерывная война в Японии между двумя родами: Минамото и Тайра
[138]. Воевали они между собой, и побеждали, и были побеждаемы. Был в это время из рода Минамото военачальник, Ёситамо по имени, званием сама-но ками
[139]. Как ни могуч и храбр он был, но отвернулось счастье от него: будучи разбит в сражении, он искал спасения в бегстве, но был убит подосланным убийцей. У него было восемь душ детей, и самым младшим был Усивакамару. Когда был убит отец, Усивакамару был совсем еще младенцем, и мать его, Токива, еще не отняла его от груди.
Вся власть очутилась в руках у рода Тайра; они были полными господами и хватали и убивали членов дома Минамото, как только находили кого-нибудь из них; Минамото должны были укрываться и соблюдать крайнюю осторожность, чтобы не попасть в руки врагов. Поэтому Токива захватила с собой, кроме Усивака, еще двух детей, Имавака и Отовака, и скрылась с ними в деревне, затаившись там. Хэйцы захватили почти всех гэнцев. Одних они казнили, других посылали на острова. Однако им не удалось захватить Токиву и бывших при ней детей. Они искали их повсюду, но никак не могли разузнать, где они укрываются. Тогда они придумали такой способ, чтобы открыть беглецов.
Они схватили Сэкия, мать Токивы, и потребовали, чтобы она указала убежище дочери, обещая за это оставить ей жизнь и грозя жестокой смертью в случае, если она откажется указать его. Изо дня в день допытывали и мучили они ее. Токива в своей деревне узнала про это и пришла в ужас.
– Мое спасение будет стоит жизни ни в чем не повинной матери моей. А с другой стороны, если хэйцы схватят меня, то, вероятно, убиты будут эти несчастные дети, все до единого. A-а! Что мне делать? Как поступить?! – волновалась она в своем одиночестве.
Но не могла она примириться с тем, что ее нежно любимая мать подвергается таким страданиям, что она может погибнуть. Она решилась. Уложив на груди своей однолетку Усиваку, ведя за руки по одну сторону семилетнего Имаваку, а по другую пятилетнего Отоваку, она направила свой путь в столицу. Стояла как раз зима, и с самого утра в этот день валил густой снег, дул резкий, холодный ветер, дорога была плоха, и она, женщина, шла пешком на своих слабых ногах, шла среди всех этих ужасов с тремя малолетними детьми. Тяжело и тоскливо было у нее на душе, велико было ее горе, велики страдания. Грудной ребенок плакал от холода, шедшие пешком дети выбились из сил и хныкали, а она шла, успокаивая одного, уговаривая и утешая других. Шла и пришла наконец в столицу. Тотчас отправилась она в ставку хэйцев.
– Я – Токива! Я пришла сюда с тремя своими детьми; пришла и объявилась добровольно, и за это прошу я пощадить жизнь моей матери, – сказала она.
Горем и страданием звучала мольба ее. И понял ее даже Киёмори
[140], предводитель хэйцев. Жалость почувствовал он к ней и сейчас же отпустил ее мать.
И еще решил он, что незачем убивать таких малолетних детей. Он отослал Имаваку и Отоваку послушниками в буддийский монастырь, а Усиваку вместе с его матерью, Токивой, оставил при себе. Так и рос здесь Усивака. Но когда ему исполнилось семь лет, он также был отослан в буддийский монастырь Токобо в Курамаяме, так как и ему тоже предстояло монашество. По прибытии в монастырь Усивака, который в будущем должен был принять монашеский сан, начал заниматься чтением священных книг, письмом и всею душою отдался учению. Но по натуре он был сильный духом ребенок, не мирившийся с подчиненным положением, не любивший уступать. Из рассказов своих учителей, из болтовни товарищей он узнал, что хэйцы истребили весь дом Минамото, начиная с Ёситомо. Горе и чувство мести овладели им. Никогда не переставал он думать об этом, ложился ли спать, вставал ли от сна, притом еще не смирился он с мыслью, что должен стать монахом. У него возник смелый план, им овладело страстное желание стать в будущем великим полководцем, обрушиться грозной карой на хэйцев, стереть их с лица земли. И вот после этого, выждав, бывало, когда все заснут глубоким мирным сном, он потихоньку уходил из монастыря в одну долину, прозванную Содзёгатами, и там учился в одиночку мечевому бою, поражая деревья и утесы деревянным мечом, который приносил с собой.
